Огненный глаз Тенгри - Дмитрий Станиславович Федотов

русские прервали камлание Белого шамана на капище Тенгри. Разбуженный и рассерженный бог будет вечно брать жертвы, пока обряд умиротворения не будет завершен. Но причем тут Костя? Если я правильно понял, слуги Тенгри должны карать только «провинившихся» перед грозным богом людей.

Погруженный в невеселые мысли, я не заметил, как задремал. Все-таки три часа сна – это не шесть, которых мне всегда хватало для восстановления физических и душевных сил.

Очнулся я от дружеского тычка Ракитина.

– Просыпайтесь, Холмс, нас ждут великие дела!

Но у меня не было настроения поддерживать нашу любимую с детства игру, и Олег это понял. Мы молча вылезли из машины перед трехэтажным облупленным домом, построенным еще лет пятьдесят назад и с тех пор, видимо, не ремонтировавшимся. Дверь у единственного подъезда отсутствовала, лестничные пролеты подозрительно скрипели и подрагивали, перила болтались, цепляясь друг за друга.

Сержант остался в машине, а мы с Олегом, стараясь держаться стены, поднялись на третий этаж и пошли по темному, длинному, тоже скрипучему коридору, пытаясь разглядеть номера квартир.

Нам повезло. Номер двадцать восемь оказался на месте, в отличие от большинства других. Но звонка не было и здесь.

Ракитин резко стукнул пару раз костяшками пальцев по филенке. За дверью завозились, раздалось покашливание, потом хриплый, будто со сна голос спросил:

– Кого еще черти принесли?

– Телеграмма! – брякнул я.

– Да пошли вы!..

– Плохая идея, – резюмировал Олег и гаркнул: – Откройте! Милиция!

– А вот х… тебе!

– Оскорбление при исполнении!.. – зарычал Ракитин и вдруг мощным толчком распахнул хлипкую дверь.

Раздался звук крепкого удара, короткий вскрик и шум упавшего тела. За дверью царил полумрак, поэтому разглядеть, кого мы только что уронили, не удалось. Лишь когда Ракитин, перешагнув слабо ворочавшегося на полу человека, распахнул дверь в комнату, стало ясно, почему нам не хотели открывать.

Ближняя часть комнаты представляла собой кухню. Справа вдоль стены выстроились: холодильник, раковина, кухонная тумба, газовая плита и высокий шкаф-пенал. На тумбе громоздился сложный агрегат, поблескивая стеклом и медью, а дух стоял такой, что хоть святых выноси. Впрочем, о святых в этой квартире, видимо, давно забыли.

В левой, жилой части помещения поперек низкой тахты навзничь спала баба с красным, испитым лицом. Ее могучие телеса лишь отчасти были прикрыты серой простыней. Возле открытой балконной двери на табурете сгорбился маленький, тщедушный мужичок в пиджаке на голое тело и курил папиросину. У левой глухой стены, между тахтой и покосившимся платяным шкафом, выстроились на полу ряды разнокалиберных бутылок и бутылей, заполненных мутноватой жидкостью.

Ракитин, сморщившись от резкого бродильного духа, обозрел весь этот бордель и бросил мне через плечо:

– Давай сюда первого!

Я, дыша ртом, вернулся в крохотную прихожую, сгреб под мышки невнятно бормочущего мужика в семейных трусах и полинялой футболке и рывком поставил его на ноги. Матерщинник оказался длинным и тощим субъектом с небритым лошадиным лицом. Он мутно оглядел нас с Олегом и сипло произнес:

– Какого х… приперлись?

– Еще раз матюгнешься, оставлю без зубов, – пообещал я и ощутимо встряхнул его за шкирку.

Тощий испуганно примолк.

– Кто из вас Урманов? – сухо поинтересовался Ракитин, подходя к урчащему и издающему кислое зловоние агрегату.

– Я, господин офицер! – подпрыгнул с табурета тщедушный мужичок. Он выбросил окурок на балкон и попытался встать по стойке «смирно», но его заметно повело в сторону, и пришлось бедолаге хвататься за подоконник.

– Офицер? – удивленно посмотрел на него Олег. – А впрочем, верно. Я – капитан криминальной милиции Ракитин.

– Сержант запаса Василий Урманов, – не без гордости отрапортовал мужичок.

– Что же вы, сержант, бордель в квартире устроили? – нахмурился Ракитин.

– Вертеп, – тихо сказал я.

– Неважно! Посмотрите, Урманов, до чего вы докатились. – Олег уличающим жестом обвел комнату. – Разврат, пьянство, самогонный аппарат… Не стыдно?

– А сын – ученый, историю изучает, диссертацию пишет, – подключился я, усаживая своего тощего подопечного на тахту и показывая ему кулак, чтобы помалкивал.

Урманов неожиданно всхлипнул и сник, снова опустившись на табурет.

– Только Антону не говорите! – почти прошептал он.

– Не скажем, – пообещал Ракитин. – Но чтобы завтра этого всего, – он еще раз взмахнул рукой вокруг, – не было, сержант!

– Так точно, господин капитан…

– Ладно, – вмешался я. – Василий… как вас по батюшке?..

– Сергеевич…

– Очень хорошо. Василий Сергеевич, когда вы в последний раз виделись с Антоном?

– В прошлом году. Он ехал в командировку…

– А он недавно не звонил вам?

Урманов то ли шмыгнул носом, то ли хихикнул и посмотрел на меня вполне трезвым взглядом.

– У меня телефона уже второй год нету. Отключили за долги.

– Дело в том, что ваш сын пропал три дня назад при довольно странных обстоятельствах, – веско сказал Ракитин. – Поэтому нас интересуют любые сведения, которые вы можете сообщить о нем.

– Как по-вашему, куда бы он мог так внезапно уехать?

– Ну, Антоша с детства был резвым. Они, бывало, с Генкой могли запросто за полсотни верст на озера ушкандыбать за карпами. Причем, как теперь говорят, автостопом…

– А кто это – Генка?

– Да брат его родной, – Урманов снова помрачнел. – Старший он, на геолога выучился. Весь Алтай пёхом исходил, почитай, до самого Китая. Антон его шибко любил…

– А что с ним случилось?

– Погиб. Уж года три как… Под лавину попал возле Старой Крепости[42]. Тела так и не нашли.

Урманов отвернулся, размял папиросину, закурил.

– Мать ихняя после этого слегла, за полгода растаяла от горя…

– Извините, мы не знали… – Мне всегда в таких случаях становилось неловко, будто я пытаюсь влезть в чужую квартиру или роюсь в чужих вещах. – А… нет ли у вас фото Геннадия? – смутная догадка замельтешила у меня в голове.

– Есть конечно, – Урманов медленно прошел через комнату к платяному шкафу, открыл взвизгнувшую дверцу, долго копался на полках, наконец извлек затертый до белизны пухлый фотоальбом. – Вот, смотрите, – протянул мне альбом.

Я взвесил том на руке и положил его на подоконник. Обыкновенная семейная хроника, ничем не примечательная – свадьба, юность, первая собственная комната, первый ребенок, первые радости, второй ребенок… «А разница-то у братьев года три-четыре, не больше!» Вот и школа, новая квартира (видимо, эта самая!), выпускной у старшего, Геннадия…

Я перелистнул сразу несколько страниц и остолбенел. На меня с профессионально сделанного в фотоателье портрета смотрел, чуть улыбаясь, «шаман»!

Ракитин тоже заглянул в альбом и присвистнул:

– Елы-палы! А покойничек-то живуч оказался!

– Что вы говорите, господин капитан? – насторожился Урманов.

– Э-э… Василий Сергеевич, спасибо за сотрудничество, – Олег радушно похлопал его по плечу. – Вы нам очень помогли. А вот это все, – окинул он взглядом расхристанную комнату, – надо срочно прекратить!

– В самом деле, – поддакнул я, – не ровен