Ноктуарий. Театр гротеска - Томас Лиготти

Кто, если не я, станет слушать их и рассказывать о том, что они пережили? Кто, если не я, сможет понять и прочувствовать их страхи, какими бы мелочными те порой ни казались? В какой-то степени все они от меня зависят. Проявляя великое терпение, пропускаю я через себя истории из их быта, а быт сей лежит за гранью понимания большинства. Кажется, я никогда не давал им оснований полагать, что даже самые тончайшие перепады их настроения и малейшие нюансы их забот не были мною учтены и не послужили предметом для моего сочувствия.

Делюсь ли я с ними собственными житейскими проблемами? Нет. Некоторое время назад я попытался, но обернулось все неприятным инцидентом. По сей день гадаю, что на меня тогда нашло? Задумавшись, я как-то рассеянно сознался перед ними в тревоге самого банального толка – уже даже и не помню, что конкретно меня растревожило, – после чего их голоса вдруг затихли в один момент, все до единого. Невыносимый вакуум молчания заполнил комнату.

В конце концов они снова заговорили со мной, и все вернулось на круги своя. Но я никогда не забуду этот момент ужасной тишины… так же как никогда не смогу стереть из памяти то бесконечно злое выражение всех их лиц, лишившее меня дара речи сразу же после необдуманно брошенных слов.

Так они по сей день и говорят со мной – отовсюду: с каминной полки, с пола, из-под стула, из-под кровати, с кровати. Если когда-нибудь они перестанут со мной общаться, я сойду с ума. Ведь самое большое мое желание – вызвать их на откровенный разговор о подлинных кошмарах. Но наши голоса не могут, увы, звучать единовременно.

Думаете, вы одни в этом доме? Подумайте еще.

Несметное количество комнат, несметное количество тайн, изобилие укромных уголков, где сама тишина сулит секрет за секретом – вот чем примечателен этот дом. Здесь всякий предмет будто бы живет своей странной жизнью, ощутимой, но не всегда видимой или слышимой. От пыльных люстр исходят волны вибрации. Рябят обклеенные узорчатыми обоями стены. Засиженные мухами портреты трепещут в своих позолоченных рамах. Пускай свет внутри дома стал затхлой, дымчатой сепией – то живая, беспокойная сепия, курсирующая средь экспонатов сего музея трепетных древностей.

Так что, все еще думаете, что вы одни в этом доме? Подумайте еще.

Просто вспомните, какой это дом – удаленный, уцепившийся за самый край земли, нависший над холодными морскими водами.

Сквозь мансардное оконце видна полоса прибрежной земли, уходящая в серые вздымающиеся волны. Все окна первого этажа обращены к шелестящим дебрям сада, давно захваченного сорняками. Узкая тропинка пролегает через его беспорядочное величие, оканчиваясь на границе густого леса, пробуждаемого к жизни мягким, но настойчивым бризом. Море, сад, лесистые окрестности – все здесь охвачено зримой турбулентностью, вторящей невидимым вибрациям внутри самого дома. И когда ночь скрывает беспокойство здешних пейзажей, сами звезды начинают дрожать вокруг бледной трепетной луны.

Можно, конечно, не верить в то, что существует взаимосвязь между домом и окружающим миром. И все же, хотите – верьте, хотите – нет, некое высшее божественное присутствие пронзает все и вся, пренебрегая любыми барьерами и преградами.

Едва заселившись в этот дом, вы уже улавливаете призрак движения на фоне его стен, ощущаете потаенную компанию, природа коей неизвестна. Ни одна истинная реальность не может утвердиться в этих стенах, сколь долго бы те ни пребывали наедине с внутренней пустотой, в состоянии лишенного сновидений покоя. В самые невинные утренние и безмятежные послеобеденные часы заявляет о себе сила некоего тревожного давления на видимый мир, некая манипуляция с оболочкой предметов, то неуклюжая, то очень ловкая. В ночи прилив теней вторгается в дом, погружая его комнаты в темноту, дающую бо́льшую свободу этим судорожным маневрам.

А под самой крышей кроется такая комната, где можно почувствовать, как глубоко встроен этот дом в некую несопоставимо превышающую его масштабами структуру, не имеющую видимых границ ни в небе, ни под землей, извилистую и обширную – как внутри, так и снаружи. Комната большая, по всей длине одной из стен тянется ряд двойных дверей, выходящих на узкую террасу с видом на море и небо. Двери – стеклянные, так что в комнату свободно вторгаются виды обширного мира за ее пределами. Между природой и комнатой – лишь необходимый минимум преград.

Здесь нет работающих светильников, так что комната непременно разделяет световую палитру дня и ночи снаружи. Найдя эту комнату одним пасмурным днем, вы как бы заселяетесь в квартиру, что сама по себе все время завешана облаками и окутана тусклыми сумерками. Кажется, что комната – даже объемнее: она будто бы приобретает глубину, утраченную миром за ее пределами. Небо снаружи ограничено низким потолком мягких серых облаков, а темные углы комнаты, кажется, простираются в невиданные дали, огромные пустоты, куда не достает взгляд. Эхо, которое вы слышите, резонирует где-то за ее пределами, всякий ваш шаг приглушает то мягкий толстый ковер, то податливая обивка кресел, то лабиринт столов, шкафов и шифоньеров из массивного темного дерева.

В этом ограниченном, казалось бы, пространстве рождаются такие отголоски, что могут быть созданы лишь пустотой сверхъестественных измерений. Поначалу они могут напоминать далекий шум дремлющей покамест грозы или шипение морских волн вокруг сколотых скал, но постепенно они отдаляются от этих звуков природы и обретают свой собственный голос – тот, что разносится на невероятные расстояния. Слова, произносимые им, утрачивают смысл, растворяются во вздохах, всхлипах и полубезумном зацикленном речитативе. Каждая ниша, каждый узор, каждая тень комнаты красноречивы милостью этого голоса. Он легко и непринужденно оттягивает внимание на себя, и вы можете и не заметить, как наступил вечер, как в комнату вошло что-то еще, скрытое до поры из виду, вошло – и ждет, когда вы обратите на него внимание, и в вашем горле затрепещет поднимающийся крик.

Подобный опыт может грозить весьма серьезными последствиями. Он как бы ставит вас на опасно тонкую грань меж двух миров, один из которых навязывает другому свое безумие, свою загадку. Вы начинаете ощущать близость тьмы за гранью обывательского разума, чуете силу, что вдыхает тревожную жизнь в вакуум обыденности. Какое-то время вы довольствуетесь тем, что пребываете в этом метафизическом сумраке и углубляетесь в его оттенки. Взбешенный вопросами без ответов, ответами без последствий, догадками, которые ничего не меняют, вы учитесь опьяняться настроением самой тайны, ощущением неизвестного. Тончайший флер непостижимого очаровывает вас.

Изначально вы не намерены искать в безумии систему или наделять именами все непонятное. Вас не интересует подробная опись всех странностей этого дома. Выражаясь предельно просто, вы хотите войти в контакт с призраками. Но в конце концов некий роковой инстинкт правдоискателя берет свое, и вы пытаетесь найти точку опоры, на которую можно водрузить аморфный обелиск мрачного наследия дома, заселенного привидениями.

Тогда вы становитесь похожи на одного человека, что, по иронии судьбы, поселился в другом старом доме, очень похожем на ваш. Прожив недолгий срок в безупречном уединении того места, он стал свидетелем странных зрелищ и звуков. Усомнившись в итоге в своем здравом уме, он сбежал от наступающих на дом теней в светлое укрытие города по соседству. Там, в славном кругу местных старожилов, он и был посвящен в историю своего жилища, в чьих стенах, как водится, давным-давно имела место некая трагедия, некий мелодраматический спектакль, многажды переживший самих актеров. Другие обитатели того дома тоже видели всякую жуть, и камень упал с души последнего владельца – это не он свихнулся, это сам дом поражен потусторонним безумием.