Заговор против террора - Алекс Маркман

Кирилл еще и еще раз перелистывал документы дела опасного государственного преступника — Каца Самуила Абрамовича, 52 лет, врача, специалиста по сердечнососудистым заболеваниям. Согласно оперативным данным, Кац лично знал терапевта Этингера, арестованного недавно за умышленно неправильное лечение выдающегося политического деятеля Щербакова. Он также был знаком с главой ЕАК Фефером и с Михоэлсом. А Михоэлс, как стало известно позже, был врагом Советской власти и замышлял диверсии против советского правительства. Прямо-таки находка Рюмина, на которую он возлагал большие надежды. Рюмин, поручая ему дело врага Каца, с нотками угрозы посоветовал: «Ты прижми его покрепче. Это крепкий орешек, не то, что Этингер. Тот сразу раскололся. И Кац должен признаться, что неправильно лечил важных государственных деятелей или помогал таким, как Этингер. Пусть подтвердит, что диагноз Этингера был неправильным, что он убил Щербакова, и, может, еще кого-то угробил. Понял?»

Спорить с Рюминым, объяснять ему сложность или, вернее, невыполнимость поставленной задачи, действуя даже самыми грубыми методами, было бесполезно. Ведь надо было найти хоть какие-то доказательства вины всего консилиума врачей, подтвердивших диагноз профессора, на основании патолого-анатомической экспертизы. Значит, оставалось либо фальсифицировать выводы, сделанные после вскрытия тел покойных, либо доказать, что патолого-анатомы приняли участие в заговоре. Но они же не лечили людей, а вскрывали трупы, и участия в неправильном лечении принимать не могли. Кирилл, имея уже некоторый опыт допросов врачей, арестованных после Этингера, это понимал, но объяснить безграмотному авантюристу Рюмину, конечно, не мог. Рюмин считал, что их задача — несмотря ни на что, выбить признания арестованных.

— Не пойму, чего это Абакумов тянет бодягу, — жаловался он. — Жмет на тормоза. Ведь есть же признания врачей. Что еще нужно? Может, он на стороне этих жидов? Ты потверже будь, Кирилл. Ты парень грамотный, я вижу, ты далеко пойдешь. Помоги мне, и я тебя не забуду.

Кирилл закрыл папку и от отчаяния плюнул в пустоту, так и не придумав, как ему проявить твердость. В этот момент в узкий тесный кабинет ввели обвиняемого.

Кац появился во всей своей тюремной красе: всклокоченные, черные с сильной проседью волосы, мятая одежда и немытое несколько дней лицо. Он сел на табуретку и уставился на маленькое, запыленное, с толстой решеткой окно. Там в прогалине туч проглядывал клочок голубого неба. Был тусклый мартовский день, блестки которого отражались в темных, на выкате, глазах Каца. Из-за резкого перехода из темноты к дневному свету Кац часто моргал. Казалось он вот-вот заплачет.

Кирилл назвал статью, по которой Кац обвинялся, и суть обвинения. Помимо Этингера, Кацу вменялись знакомство или даже дружба с членами ЕАК, от которых он и получал задания умертвлять важных правительственных лиц путем неправильного лечения.

— Вам понятно, в чем вы обвиняетесь? — спросил Кирилл.

Кац повернулся к Кириллу и перестал моргать. В его взгляде сквозили ненависть и презрение. Кирилл отметил про себя, что первое впечатление о Каце оказалось обманчивым. Было абсолютно ясно, что Кац плакать не будет. Так ведут себя люди, ни при каких обстоятельствах не желающие просить пощады. Такие попадались нечасто, и им приходилось несладко здесь, в Лефортово.

— В чем меня обвиняют, мне понятно, — ответил Кац. — Только вот трудно понять, кому и зачем понадобилось обвинять меня в этом. Я во время войны сутками работал на благо Родины. И вот как она, Родина, меня отблагодарила.

— Что вы можете заявить по существу дела? — сухо спросил Кирилл.

— По существу дела я могу заявить, что никакого существа дела нет, — отрезал Кац. — Никаких указаний от членов ЕАК я не получал и, как я полагаю, они тоже ни в чем не виноваты.

— В этом мы разберемся, — прервал его Кирилл.

— Я знаю, как вы разберетесь, — с вызовом сказал Кац, прямо глядя Кириллу в глаза. — Я уже наслышался криков тех, кого допрашивали. Моя камера недалеко.

— Я не собираюсь применять подобных методов, — спокойно ответил Кирилл. — Я буду записывать ваши показания, вот и все.

Кац нагло хмыкнул.

— Как же вы тогда добьетесь признания вины от невиновных?

— Никак.

Кац уставился на Кирилла, уже без ненависти, но с явным интересом и недоверием. «Наверное, решил, что это очередной трюк следователя», — подумал Кирилл.

— Вот вам мое признание: я честный человек. Конечно, если со мной будут обращаться так, как с теми, кто дал против меня показания, я признаюсь во всем, в чем хотите. Годы не те, чтобы выдержать это. Только что толку в таких показаниях? Нужны хоть какие-то вещественные доказательства. А у вас их нет.

Кац был не первый из врачей, кого Кирилл допрашивал, но до него никто не вел себя так вызывающе. Некоторые из тех немногих, чьи дела ему поручили вести, сразу признавали свою вину, но при детальном допросе не могли объяснить явное логическое несоответствие своих показаний. Иные вели себя достойно, и вины не признавали. Но все они испытывали страх. Одни пересиливали его, другие — нет. У всех, однако, была надежда, что этот кошмар скоро кончится и их отпустят на свободу. А Кац, похоже, ничего не боится и ни на что не надеется.

— Значит, вы отрицаете, что умышленно ставили неправильный диагноз? — спросил Кирилл.

— Разумеется, отрицаю.

— Вы знали Этингера?

— Да, знал.

— Вы знали, что он поставил неправильный диагноз Щербакову?

— Чушь! — взорвался Кац. — Кто, кроме врача и квалифицированной врачебной экспертизы, может установить это? Какой был правильный диагноз? Ужне вы ли, люди в военной форме, можете его поставить?

— Как вы объясните, что Щербаков умер от разрыва сердца в таком молодом возрасте, ведь это очень редкий случай?

— Я не должен ничего объяснять, — Кац снова уставился в окно. — Это же смех: следствие не докопалось до такого простого факта, что Щербаков был алкоголик. Да от его возлияний и здоровый-то человек недолго бы прожил. Давайте тогда обсуждать вопрос: должен ли был Этингер лечить Щербакова от алкоголизма или нет? А?

Кац, ехидно усмехнувшись, посмотрел на Кирилла.

— Что, моральный облик выдающегося политического деятеля не вяжется с алкоголизмом? Не предусматривает такое предположение?

— Нет, не предусматривает, — не сдержал улыбку Кирилл.

Кац был доволен его реакцией и опустил глаза.

— Толково обвинить любого врача в умышленно неправильном лечении — невыполнимая задача, просто невозможно себе представить, как ее осуществить, если вы имеете дело с преданными профессии людьми, да притом мировыми светилами, — спокойно, почти дружелюбно сказал Кац. — Нужны эксперты, чтобы изучить историю болезни, проверить соответствие диагноза и применяемых лекарств и методов лечения и посмертно установить правильный диагноз. На одних признаниях далеко не уедешь. Уверяю вас, что многие из тех, кто из страха перед пытками наговаривают на себя и на других, откажутся на суде от своих показаний, а подтвердить их документально вы не сможете. Невозможно подделать столько документов и подготовить к ложным свидетельствам столько врачебных экспертов. Не то время, молодой человек. Не то время.