Заговор против террора - Алекс Маркман

Кирилл остановился в нерешительности. Находиться здесь было бессмысленно, но что-то удерживало его. И вдруг. Нет, не может быть. Софа, живая, любимая, шагала навстречу ему, устремив взгляд вдаль, не видя его, глубоко задумавшись о чем-то своем. Когда она поровнялась с ним, он тихо позвал ее:

— Софа.

Она вздрогнула, резко повернула голову в его сторону, метнула взгляд широко открытых, перепуганных глаз, тут же резко отвернулась и опустила голову. Он успел заметить в ее глазах крошечный огонек удивления, если не сказать радости, и быстро угасший румянец волнения на щеках. Как он и ожидал, она ничего не сказала и продолжала идти вперед, не ускоряя, но и не замедляя шаг. Кирилл зашагал рядом с ней, внимательно вглядываясь в ее лицо. Любимое лицо, но такое злое и холодное!

— Если я служу в органах, это еще не значит, что я негодяй, — заговорил онис удивлением отметил, что Софа его слушает. — Это также не значит, что я повинен в аресте людей. Даже если ты предполагаешь самое худшее во мне, я не мог подставить под удар тех, с кем ты меня знакомила. Ничего враждебного они не делали и не замышляли, и потому предавать мне было некого.

Софа продолжала молча шагать, уставившись себе под ноги.

— Я люблю тебя, Софа, — сказал он. — Не могу я подставить под удар тебя и твоих друзей. А арестуют их не потому, что они что-то сказали или сделали, или на них есть какой-то компромат.

— А почему тогда? — спросила она, метнув на него острый взгляд.

— По другим причинам, — ответил он уклончиво. — Их сначала арестуют, а потом попытаются найти компромат. Не все у нас этим занимаются, но многие. Охотников — хоть отбавляй. Но я к ним не принадлежу.

— Ты принадлежишь системе, — пробормотала Софа.

— Да. Но не вся система такая.

— Вся. Вся страна до сих пор дрожит от тридцать седьмого.

— Да. Но были и такие из этой системы, которые были против. Сейчас трудно понять, кто из них, мертвых, принадлежал к какой группе.

Софа остановилась и бросила на него открытый вызывающий взгляд.

— Скажи, ты знаешь, что с Цилей Наумовной? — спросила она. — Видел ли ты ее?

Ее слова застали его врасплох. — Я не могу рассказать то, что является служебной тайной, — сказал он, проглатывая подступивший к горлу тошнотный комок.

— Нарушь ее, — потребовала Софа. Ее влажные, темные глаза мгновенно засверкали гневом. — Нарушь, ради меня. Ты говоришь, что любишь меня? Скажи.

— Но ведь это служеб.

— Мерзости, которые происходят у тебя на службе — это служебная тайна? О них нужно кричать! — И тут же сбавила тон: — Нет, я понимаю, что говорю чушь.

— Это общее правило. Я должен держать слово. Ты ведь тоже обязана сохранять служебную тайну.

— У меня нет служебных тайн. Я не делаю мерзостей.

— Не говори так. Я ведь тоже не делаю мерзостей. А тайны у тебя есть. Например, ты не имеешь права разглашать, чем болеют твои пациенты. Это врачебная тайна. Даже когда ты лечишь самого отпетого подонка, ты не имеешь права говорить с посторонним о его болезни.

Она снова зашагала, но уже медленнее, словно в задумчивости, как будто не замечая его присутствия.

— Жива Циля Наумовна? — спросила она.

— Если нет сообщения о ее смерти, значит жива, — ответил Кирилл. — Смерть — одно из немногих событий в нашей системе, которое не является служебной тайной. — Он хмыкнул и украдкой взглянул на нее, ожидая, что она оценит его мрачный юмор. Да, оценила. Отвернулась, чтобы скрыть улыбку, но правая щека поползла вверх смешливой шишкой.

— Так же, как и у вас, в медицине. Известие о смерти пациента можно сообщить любому.

— Не провожай меня дальше, — сказала Софа. — Скоро мой дом.

— Пригласи меня на чашку чая, — почти с мольбой попросил Кирилл. — Сегодня у меня был очень тяжелый день. Быть может, скоро придется пройти через ад. На полчасика, Софа. А?

— Ладно, но только на полчаса, не больше, — согласилась она. — Мне нужно сегодня вечером кое-кого навестить.

В ее голосе ощущалась неуверенность, видно, ей было трудно принять важное решение. Кирилл, хоть и недолго работал следователем, научился отмечать малейшие детали в поведении человека.

В коридоре коммуналки было тихо. Зайдя в комнату, Софа предложила Кириллу снять плащ и сразу принялась хлопотать у электроплитки.

— Работает плитка? — спросил Кирилл, пытаясь перейти на легкий тон.

— Да, как ты обещал. Хоть шутя, но тогда ты сказал правду.

— Я все время говорю правду. Не беспокоят тебя соседи?

«Опять приходится менять тему разговора», — с огорчением подумал он.

— Нет. Сучковы там больше не живут, — ответила Софа, не оборачиваясь, и наблюдая, как закипает чайник.

— Что, получили новое жилье? — спросил Кирилл.

Софа глянула на него через плечо и слабо улыбнулась.

— Можно сказать и так, правда, юмор черный получается. Сучков убил Сучкову. Как-то по пьянке он ударил ее бутылкой по голове. Насмерть. Ее похоронили, его отправили в тюрьму на десять лет, а детей пристроили в детдом. Так что все получили новое жилье. Сейчас там живут милые люди, молодая пара с трехлетней дочкой. Прелесть какая девочка.

Софа вздохнула и, сняв бурлящий чайник с плитки, стала разливать кипяток по чашкам. Кирилл подошел к ней и положил руку на плечо. Софа поставила чайник на плитку, повернулась к нему, обняла за шею и заплакала, содрогаясь от сдерживаемых рыданий.

— Софа, родная, — забормотал Кирилл, гладя ее по волосам. — Никто и ничто нас больше не разлучит. Мы пройдем все невзгоды, и наступят для нас лучшие времена.

Звонок раздался в час дня, но Берия не поднял трубку, чтобы не прерывать разговор с Огольцовым, заместителем министра МТБ. Сталин обычно появлялся в Кремле позже, а остальные не в счет. Пусть Огольцов знает, как его Берия ценит; даже на другие звонки не отвечает, чтобы уделить ему все внимание. Берия намекнул собеседнику, что в случае изменений в руководстве его министерства у Огольцова есть хороший шанс стать министром. Если, разумеется, Огольцов будет предан лично ему, Берии, и никому другому. Огольцов слушал, затаив дыхание, его глаза лихорадочно блестели. Перспектива неограниченной власти, доверие и внимание всемогущего Берии оказали тот эффект, на который Берия рассчитывал. Но была и другая причина, по которой Берия не хотел отвлекаться от главной темы. Огольцов докладывал о том, как Абакумов руководит следствием по делу Вознесенского, ЕАК и по недавно затеянному делу врачей.

Телефонный звонок повторился, и Берия снова не поднял трубку.

— У меня сложилось впечатление, — продолжал говорить Огольцов, — что Абакумов тормозит дело ЕАК, он совсем не заинтересован в деле врачей. — Огольцов преданно уставился на Берию, ожидая реакции на свои слова.