Преступление начинается с вешалки - Марина Серова

В один миг схема, которую я наметила для того, чтобы довести нужную мне информацию до сведения Оли, перестроилась в моей голове под Гену.

Ведь с ним я тоже не смогу вот так вот просто, ни с того ни с сего завести подобный разговор. С Олей-то мы хотя бы работаем вместе, а с ним… Не берусь утверждать, но кажется, за все время, что я здесь работаю, с Геной мне не довелось переброситься и двумя словами. Какие уж там истории о дополнительных расследованиях. Нет, рассказывать историю Гене было бы в корне неправильно.

А я и не буду ему рассказывать. Я Стасу расскажу. Пойду сейчас, о премьере узнаю, заодно и расскажу. А Гена послушает. Наверняка он сейчас там.

Задумавшись, я не замечала, что все стоят и смотрят на меня, ожидая, когда я закончу начатую фразу.

– Я имею в виду, надо будет сходить к монтировщикам, уточнить, что там произошло, на спектакле, – спохватилась я.

– А-а, – протянула Наталья, – ну, сходи. Потом нам расскажешь.

Обрадовавшись, что все сложилось так удачно, я побежала вниз, в помещение, где квартировали монтировщики.

Уже на подходе по доносившемуся из-за двери громкому говору я поняла, что и здесь происходит столь же эмоциональное обсуждение недавнего случая:

– …Чего смотрел… А ты сам-то чего смотрел?!

С этим вопросом как раз в тот момент, когда я открыла дверь, обращался к Стасу возмущенный Женя.

– Здорово, ребята! – бодро сказала я, но на мое появление никто не обратил внимания.

– Я не могу один за всем следить! – орал в ответ Стас. – Я в тот момент вообще за кулисами декорации ставил, как я мог увидеть?!

Похоже, в бригаде искали крайнего. Разумеется, Стас не хотел один за всех отдуваться, хотя именно он и был начальником. Сейчас он пытался найти еще кого-нибудь, на кого можно было бы свалить вину за происшедшее. Гена Смирнов, по своему обыкновению, тихо сидел в углу и в основном слушал.

– Кто вообще был тогда рядом со сценой? – раздраженно спросил Стас.

– Да никого не было, все своим делом занимались, – ответили ему. – Чего там делать, рядом со сценой, когда на сцене работы полно?!

– У-у-у, – прорычал Стас, понимая, что крайнего найти не удается. – Видят, что посторонние в зале, хоть бы один болван догадался пойти посмотреть, чего они там химичат…

– А ты сам-то чего же не догадался? – спросил у Стаса кто-то из монтировщиков, но сделал это зря.

Эта реплика была последней каплей, переполнившей терпение начальника. Он разразился очень длинной и не очень цензурной речью в адрес своих коллег и подчиненных, в которой несколько раз очень обидно отозвался об их способностях вообще и об умственных способностях в частности.

Когда Стас закончил свою речь, в воздухе повисла тяжелая пауза. Оно было и понятно. После такой речи нужно или сразу же начинать мириться, или переходить непосредственно к драке.

К счастью, возобладали здравый смысл и чувство коллективизма, и после непродолжительного молчания кто-то примирительно сказал:

– Да кто ж его знал, этого придурка, что он лестницу начнет трогать.

– Кто знал, кто знал, – остывая, проговорил Стас. – Вот поведу вас всех с собой к Шарову, будете знать, кто знал.

После этого все закурили и наконец заметили меня.

– Здорово, Татьян, а ты что здесь делаешь? – спросил Стас.

– Да вот хотела узнать у вас, что там на самом деле произошло с этой лестницей, но вы так оживленно разговаривали…

– Да уж, оживленно, – недовольным голосом произнес Стас. – А отдуваться, как всегда, одному мне. Как же, старший…

– Да ладно, брось, что, в первый раз, что ли? Но правда, что там было?

– Да что было, болты закручены не были. Эти железки там, они просто надеты были на штыри, а этот кретин снял их зачем-то. Снял, а обратно не надел. Просто прислонил, да так и оставил. Правильно, Чурсинова пошла – она и поехала. В смысле – лестница. Ведь не зацеплена ни за что. Хоть бы обратно надел, придурок, так нет…

– Вот уж точно – придурок, – посочувствовала я. – А что с Чурсиновой-то, все в порядке?

– Да что ей сделается? Не упала же. Испугалась, конечно, но ничего, спектакль-то не сорвали.

– А помнишь, ты рассказывал… про эту… ну, про ту, что до меня здесь работала. Если бы она была, то уж точно упала бы, да?

Переход был несколько грубоватым, но ничего лучшего мне в тот момент в голову не пришло. К тому же упоминание об Оксане неожиданно послужило своеобразной отдушиной. Все с большим удовольствием обратились к ней, торопясь уйти от неприятной темы упавшей лестницы, которая не несла с собой ничего, кроме отрицательных эмоций.

Рассказы же об Оксане, напротив, всегда сопровождались веселым смехом и неизменно приводили всех слушателей в отличное настроение. Поэтому, несмотря на то, что переход к Оксане был выполнен мной несколько неуклюже, все ухватились за эту тему, и веселые воспоминания снова посыпались со всех сторон.

Я слушала эти рассказы, механически улыбаясь и в нужных местах изображая смех, и в то же время очень внимательно осматривала помещение, где обитали монтировщики.

Как и следовало ожидать, помещение это отнюдь не блистало чистотой и порядком. Повсюду были разбросаны сигаретные окурки и виднелись кучки пепла, небольшой столик был заставлен грязными стаканами и тарелками с остатками пищи, на подоконниках валялся мусор. Но главным, что привлекло мое внимание, было несколько свечных огарков, которые я заметила среди этого мусора.

Как и откуда попали сюда эти почти догоревшие кусочки, оставалось загадкой, может быть, они сохранились с романтического Рождества. Но как бы то ни было, я нашла в этом факте еще одно косвенное подтверждение правильности своих догадок и снова подумала о том, что пришла сюда не зря.

Убедившись в этом окончательно, я решила и со своей стороны привнести вклад в копилку историй об Оксане и, постаравшись как можно гармоничнее вклиниться в общую беседу, рассказала свою историю о дополнительном расследовании и о том, что в нашем цехе еще осталось кое-что из ее вещей.

Я могла ожидать какой угодно реакции на свое сообщение, но того, что мою историю воспримут как анекдот, не ожидала никак. А между тем именно такое впечатление она на всех и произвела. Уже в середине рассказа то тут, то там начали раздаваться смешки, а когда я его заканчивала, то мне приходилось почти кричать, поскольку меня заглушало неудержимое ржание.

Почему монтировщики восприняли все именно так, до сих пор остается для меня загадкой. То ли настроенные предыдущими историями на юмористический лад, они уже готовы были смеяться над чем угодно, то ли я сама, пытаясь подстроиться под общий тон, излагала свою историю в несколько более экстравагантном виде, чем планировала изначально. Не знаю.

Но единственным из монтировщиков, чья реакция меня действительно интересовала, был, разумеется, Гена. Поэтому, ведя свой рассказ, я то и дело бросала короткие взгляды в тот угол, где он сидел. Гена был единственным из всех, кому не было смешно. Время от времени он пытался растянуть губы в какую-то неестественную и вымученную улыбку, но это плохо у него получалось. Поскольку он сидел в самом дальнем углу, то на него почти никто не обращал внимания, и его бесполезные потуги не были никем замечены. Никем, кроме меня. А уж я-то заметила все очень хорошо, и чем чаще я взглядывала на Гену, тем крепче становилось мое убеждение, что я на верном пути.