Мысли, которые нас выбирают. Почему одних захватывает безумие, а других вдохновение - Дэвид Кесслер

Как бы то ни было, внимание было огромным. С одной стороны, колоссальные амбиции и усилия Уоллеса, казалось, были стоящими. Но все это ощущалось, как если бы поклоняющаяся толпа из его мечты внезапно материализовалась и теперь с трепетом ожидала следующего творения гения.

Слава стала другим предметом внимания для Уоллеса – и другим источником его безграничного страха и презрения к себе. Несмотря на бурное признание публики и благосклонную критику, «всегда присутствовало сильное ощущение неадекватности», – вспоминает Костелло. Он изобразил внутренний голос Уоллеса: «Я дрессированная обезьяна. Я просто даю людям то, что они хотят. Существует образ Дэвида Фостера Уоллеса, а я просто кручу шарманку. Я хочу написать что-то, что было бы выше определенного уровня».

Это ощущение писательства как шоу, представления омрачало творческий процесс Уоллеса, не только парализуя его, но также отнимая прежнюю ценность – способность творчества уносить от земных страданий. Теперь Уоллес стал еще более тревожным, чем когда-либо.

«Я играю в бесконечные игры с собой. Это действительно последняя область моей жизни, где я все еще предаюсь жалости и ненависти к себе, прекрасно осознавая их разрушительность, инфантильность, неправильность» – писал Уоллес в 1999 году романисту Дону Делилло, который стал для него своего рода ментором. – Я больше не думаю, что невроз был крутым давным-давно, – теперь мне это кажется простым набором поз (для себя больше, чем для окружающих), который подменяет живого человека и толкает, куда дует ветер. Б.Ш. – это способ оставаться расщепленным внутренне, быть исполнителем и аудиторией, что означает буквально отсутствие целостности».

Успех Уоллеса состоял из внутреннего ощущения двуличности – такого «парадоксального мошенничества», – поскольку теперь тысячи людей почитали его и восхищались им, никогда не пересекаясь с ним лично. (На самом деле многие поклонники оказывали на Уоллеса влияние, спасая его от самоизоляции в несчастье. «В какой-то момент у меня была депрессия, – писал один из таких фанатов в блоге Уоллеса. – Я почувствовал себя менее одиноким, сознавая, что выдуманная Кейт Гомпет представляет, что я чувствую».)

Уоллес задыхался под прессом ожиданий публики. «Дело в том, что я боюсь этого не дождаться. Я опять думаю, что я неудачник, – написал он после публикации романа. – Я не чувствую ничего – один год (умер?) внутри… Теперь я боюсь. Мне захотелось убежать. Я не знаю, что делать. Отправиться в Фидекс и играть в теннис? Играть в теннис здорово. Сиди и расслабляйся. Это кажется аморфным и жалким. Страх, разочарование и сомнение в себе».

И тем не менее в 2000 году Уоллес опубликовал два сборника: «Предположительно забавная вещь, которую я никогда не повторю» и «Короткие интервью с подонками» – и получил премию МакАртура. Его кризис славы явно ослабевал. Уоллес даже начал работать над новым романом. В тот же год, находясь в творческом отпуске, он получил запрос от колледжа Помона в Клермонте: не будет ли ему интересна новая должность на факультете литературного творчества?

«Когда Уоллес впервые приехал сюда осенью 2002 года, то поселился за четыре дома от меня. Я его встретил, думаю, на второй день, на собрании АА, и мы сразу стали приятелями, – вспоминает один из коллег по АА о первых днях Уоллеса в Клермонте. – В то время у меня умирала жена. Это была ужасная, медленная агония. Если мне нужно было на работу, мне приходилось просить кого-то оставаться с ней. Дэвид вызвался помочь, и мы общались два, самое большее – три месяца. Он переходил улицу со своим ноутбуком каждый вторник утром и сидел с моей женой, пока я был на работе».

Уоллес быстро освоился в обществе АА Клермонта. У него появились и просто сторонники, и друзья среди мужчин и женщин. Вскоре после переезда Уоллес встретил художницу по имени Карен Грин, которая, с его разрешения, сделала серию иллюстраций к рассказу «Человек в депрессии», опубликованному в журнале «Харперс» в 1998 году. Грин жила по соседству и сама принесла рисунки Уоллесу. Они сначала подружились, а после того, как через несколько месяцев закончился брак Грин, у них начался роман.

В конце 2004 года Уоллес и Грин поженились. С этого момента в жизни Уоллеса начался неожиданный период простых человеческих радостей. Они вместе купили дом. Они путешествовали: на Гавайские острова, Стинсон Бич, в Калифорнию, на Рождество к родителям Уоллеса, на Капри с приятелем – писателем Джонатаном Франценом. Они взяли собаку.

В 2005 году Уоллес прочитал речь на открытии учебного года в колледже Кэньон, которая после публикации в Интернете стала небольшой книгой, вышедшей в издательстве «Литтл, Браун» под названием «Это вода: некоторые соображения по важному случаю, о жизни и сострадании». В этой книге Уоллес говорит как великодушный человек, как мудрый старец, просвещающий аудиторию (а возможно, и самого себя): «Обучение тому, как думать, на самом деле значит обучение осуществлять определенный контроль над тем, как и о чем вы думаете. Это значит, что вы сознаете – и осознаете достаточно, чтобы выбирать, – чему уделять внимание и какой смысл извлекать из своего опыта. Если вы не научитесь делать это сейчас, во взрослой жизни, вы окажетесь целиком и полностью обмануты».

Хотя Уоллес снова испытывал творческий кризис, с трудом выжимая из себя по несколько страниц, в феврале 2007 года он опубликовал отрывок из рукописи, над которой работал – и которая могла бы со временем стать романом «Бледный король». Отрывок вышел в «Нью-Йоркере» под названием «Хорошие люди». В нем рассказывалось о религиозном молодом человеке, который боролся со своими чувствами к беременной подруге. Подруга сообщает ему, что сохранит ребенка, но, если он не хочет, вырастит ребенка сама. Это была история о жизни и о вере. «Что, если бы он просто боялся, что истина всего лишь в том, что молиться ему нужно о мужестве встретить ее глаза, когда она говорит это, и довериться своему сердцу?» – в конце спрашивает себя рассказчик.

В эти ранние годы в Клермонте «были моменты, когда он падал, но они длились недолго, – вспоминает коллега по АА. – Но потом он стал отдаляться и обособляться – и вот эти периоды становились все дольше. На собрания АА он приходил. Он никогда не приходил, когда чувствовал себя хорошо. Но, когда он приходил и была его очередь говорить, было ясно, что-то не так. И эти моменты были все более длительными и случались чаще по мере приближения весны 2007 года».

Летом 2007 года Уоллес обедал в ресторане с родителями, которые приехали в гости в Клермонт. К тому времени Дэвид помирился с матерью, и они снова стали близки. За столом у Уоллеса началось сердцебиение, его бросило в пот. Он записался к врачу, который рекомендовал заменить нардил на другой антидепрессант с менее строгими ограничениями и меньшими побочными эффектами. Не без тревоги Уоллес отказался от лекарства. Он рассказывал другу, что считает нардил уже не таким эффективным, как раньше, но это был единственный известный ему стабилизирующий препарат. Так как он чувствовал себя достаточно неплохо, новый антидепрессант он решил не принимать. Однако к концу осени его положили в больницу из-за серьезного приступа депрессии. Врачи прописывали новые антидепрессанты, но они, казалось, не действовали – или же Дэвид отказывался от них раньше, чем рекомендовалось. Он внезапно решил, что это лекарства вызывают у него тревогу или вообще не помогают.