Одиночество в сети. Возвращение к началу - Януш Вишневский

существовании многих персонажей, которые появляются в книге, она не имела ни малейшего понятия.

Конечно, она знала о Наталье. Знала, наверное, все. У нее в голове до сих пор сидела мучительная история его любви к глухонемой девушке. И чем она закончилась. Она плакала, когда он рассказал ей об этом в одном из писем. Такую же печаль она чувствовала, когда прочитала эту историю в книге. Детали были настолько схожими, что должны были быть получены – у нее не было сомнений на этот счет – из первых рук. Трагедию Натальи придумать невозможно.

Наталья – женщина для него – и она знала об этом – незаменимая. Вознесенная на пьедестал. Женщина, из-за которой он терял чувства, сначала от счастья, а потом от отчаяния.

В книге есть и другие женщины. Вероятно, из деликатности он не рассказал ей о влюбленной в него молодой Кристиане, секретарше Мюнхенского института, или о Дженнифер, трогательной, нежной и утонченной, но также дикой и развратной поклоннице серьезной музыки. Если такая женщина существовала в действительности, а все указывало на это, она очень завидовала ей, читая о том, что он вытворял с ней, а Дженнифер – с ним. Сюжет с Дженнифер мог бы стать темой для отдельной книги.

О дружбе автора с мужчинами в книге было мало. Когда-то, во время учебы в Нью-Орлеане, он дружил с Джимом, благородным, тонко чувствующим и так и не нашедшим себя архитектором, который сначала впал в зависимость от кокаина, а потом стал наркодилером. Правда, он никогда не называл их отношения дружбой, но достаточно было вчитаться в то, что он писал о Джиме, чтобы понять – он готов был многим жертвовать ради друга.

Кроме Джима был Яцек, «гений-информатик и лучший в мире хакер». Она не знала, как они познакомились, известно лишь, что это произошло еще давно, во времена Республики, но их дружба сохранилась до нее, если ей будет позволено собственную персону представить как веху его жизни. К тому времени Яцек уже много лет жил в Гамбурге.

Описание спасения жизни больной лейкемией дочери Яцека было для нее одной из самых прекрасных историй о доброте, солидарности и человечности. Сам же он упомянул об этом одним лаконичным предложением: «Было время, и мы с Джимом помогали Яцеку, когда болела его дочь». Только из книги она узнала, как все было на самом деле.

Она прекрасно помнит повод для того разговора. По его просьбе Яцек взломал сервер ее компании, чтобы написанный и отосланный в момент отчаяния мейл никогда не пришел к ней. Он не сказал ей, что в нем было. Вероятно, то, что она прочла в книге, было правдой. Она не знала, благодарить ли ей за это Яцека или, скорее, проклинать.

Иногда он также упоминал какого-то «Леона из Франкфурта». Он был знаком с ним еще в Польше, но подружились они только в Германии. О нем он рассказывал больше всего. Тогда она не увидела в этом ничего особенного – ну, коллега, из Польши, эмигрант, как и он, такой же, как и он, ученый. Информатик, химик и генетик, так что профессионально ближе, чем другие. Много старше его, женат на полячке, отец двух дочерей. В одном из сообщений упоминал, что встретились они во время майских праздников в Гейдельберге и что Леон носился с девочками по парку. Он тогда писал, что, когда дорастет до брака и отцовства – именно так и написал: «дорастет» – хотел бы дочь. А лучше двух дочерей.

Кроме этого, в его рассказах о Леоне не было ничего особенного. Ни драматизма, ни эмоций, которых она тогда ожидала. Обычная повседневность. Встречи, разговоры эмигрантов, много научных проблем, которыми он любил делиться с ней, немного непонятной для нее ностальгии, когда они встречались в Мюнхене или во Франкфурте, или в аэропортах, во время конференций или конгрессов. И во время последнего конгресса в Новом Орлеане, откуда он прилетел к ней в Париж.

Только когда она прочитала книгу еще раз, спокойно, без первоначальной спешки, заметила полное отсутствие Леона. Он не появился ни в одном из сюжетов. Как будто его специально вымарали. Как если бы он вообще не существовал. А ведь Леон был тогда единственным его другом. Это к его советам или мнению прислушивался он, когда должен был принять важное решение, и пока она не появилась в его жизни, только перед Леоном открывался. Действительно, в тот момент, когда она познакомилась с ним, единственным важным человеком в его жизни был Леон.

Раздался удар колокола с башни местного костела. А потом она услышала скрип кровати. Взглянула на часы, висевшие над комодом. Уже шесть часов. Она встала с кресла и пошла в ванную. У нее было сорок пять минут, чтобы собраться, прежде чем поднимется Иоахим. Надо было поторопиться, если она не хотела встретить его на кухне.

Она подняла руки и встала под горячую струю. Ощутив опасное усыпляющее блаженство, мгновенно переместила рычаг крана в другую сторону. Выдержала первый ледяной удар. Усталость сразу прошла. И хоть бодрость не вернулась, но сон отогнать удалось. Она высушила волосы, быстро накрасилась и побежала к шкафу. Сегодня не было никаких официальных встреч, поэтому она надела темно-оливковое шифоновое платье. Пошла на кухню и закрыла за собой дверь. Не хотела, чтобы кофемолка разбудила Иоахима.

С чашкой вошла в комнату Якуба. Его одежда, как обычно, валялась на полу. Она поставила чашку на шкаф и запустила руку в рюкзак, который висел у двери. Кошелек, телефон, зарядное устройство, жевательная резинка, блокнот, горсть ручек, футляр для очков, несколько высушенных каштанов, запечатанная упаковка тампонов, флакон одеколона, зажигалка, перехваченные резинкой для волос три пакетика для струн, заполненные чем-то вроде сухой травы. Она поднесла пакетики к носу. Марихуана. Ее это не удивило и не насторожило. Когда-то давно она сама курила «ароматную травку», как ее тогда мило называли. Лучший секс с Иоахимом случился, когда они были под кайфом. И это Иоахим обеспечил им травку, а тогда это было ой как нелегко. А теперь курил их сын. Как сейчас говорят, «гены не вырубишь».

Но больше всего ее обеспокоило то, что она не нашла книгу. Вслушиваясь в размеренное дыхание спящего Якуба, она оглядела комнату. Если бы кто спросил ее, как выглядит хаос, она бы описала то, что было сейчас у нее перед глазами. Если бардак на столе свидетельствовал о высоком интеллекте, как она недавно прочла в какой-то статье, то стол ее сына буквально кричал о гениальности.

Книгу она все же заметила, та лежала в куче между