Гражданская война и интервенция в России - Василий Васильевич Галин

В конечном итоге «красные» регистрации офицеров, по словам историка А. Ганина, оказались успешнее «белых»: «Парадокс истории и показатель уровня мышления руководства сторон Гражданской войны: большевики сумели успешно использовать враждебное им офицерство, тогда как белые не смогли полноценно воспользоваться даже дружественными себе офицерами»[771]. «Красные, — добавляет Ганин, — умело распоряжались и пленными белыми офицерами», которых после обработки на специальных курсах политической подготовки призывали в армию[772].

«В целом благодаря мобилизации офицеров красным, — подтверждает далекий от симпатий к большевикам историк Волков, — удавалось иногда даже превосходить своих противников по качеству комсостава»[773]. «Командный состав наших войск, без всяких сомнений, был крайне неудовлетворителен, — подтверждал министр иностранных дел колчаковского правительства И. Сукин, — Младшие офицеры представляли собой серую массу, недостаточно воспитанную, старшие же начальники были лишены дарований, дисциплины и настойчивости, которых требовали тяжести условий борьбы. В этом отношении Красная армия всегда имела над нами решающее преимущество, ибо ее командный состав был, с одной стороны, опытен, а с другой — вынужден подчиняться строжайшей дисциплине…»[774]. «Несомненно…, — признавал военный министр Колчака Будберг, — красные превосходят нас упорством командования и маневренностью… Это делает красных менее чувствительными к обходам и прорывам и придает их фронтам известную стойкость…»[775].

Успех «красной» мобилизации офицеров нередко приписывают, безвыходностью ситуации в которой они оказались. Пример тому давало указание Ленина 1919 г.: «усилить взятие заложников буржуазии и семей офицеров ввиду учащения измены»[776]. Приказом Троцкого в октябре 1919 г. семьи служивших в Красной Армии военспецов объявлялись заложниками[777]. Однако, как отмечает Ганин, «анализ документов показал, что это была скорее декларированная угроза большевиков»[778]. Причина этого, по мнению Ганина, заключалась в том, что борьба с семьями могла вызвать недовольство лояльных военспецов и повлечь ответные меры антибольшевистских сил против семей большевиков, «кроме того, едва ли арест семьи с последующим ее освобождением (о более суровых мерах не говорилось) мог остановить решившихся на измену»[779].

Подобные репрессивные меры существовали и в белой армии. Например, в «белой» Сибири в отношении мобилизованных офицеров действовал приказ Колчака: «Все движимое и недвижимое имущество, (включая землю) сдавшихся в плен или перешедших на сторону… красных конфисковывать…, упомянутых предателей… в плен не брать и расстреливать на месте без суда»[780].

В начале гражданской войны, во время успехов белой армии, большинство офицеров переходило из Красной армии в Белую, но в конце войны ситуация изменилась на прямо противоположную. По данным А. Валентинова, «только «На Кубани и в Новороссийске сдалось в общей сложности 10 000 офицеров. Почти все якобы живы. Советская власть будто бы прилагает все усилия, чтобы привлечь их на свою сторону. Многие уже служат в красных армиях. Ведущих, впрочем, агитацию против большевиков беспощадно расстреливают»[781].

Красный командарм А. Егоров отмечал неясные симпатии к Советам, которые наблюдались и у довольно широкого слоя казачьего офицерства. «В силу этого в январе и феврале 1919 г. казачество целыми полками сдавалось и переходило на сторону красных. Так, 31 января в районе станицы Алексеевской на участке 15-й дивизии сдались добровольно в полном составе 23-й, 24-й, 26-й, 27-й и 39-й казачьи полки…»[782]. С развитием польской интервенции, переход и вступление в Красную Армию бывших царских офицеров приняло массовый характер.

Весной 1920 г. «Правда» обратилась с призывом к русским офицерам выступить против «польской контрреволюции». В состав созданного большевиками «Особого совещания…» вошли известные царские генералы А. Зайончковский, А. Поливанов, А. Цуриков и А. Брусилов. Они обратились с воззванием «Ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились»: «В этот критический исторический момент нашей народной жизни мы, ваши старые боевые товарищи, обращаемся к вашим чувствам любви и преданности к родине и взываем к вам с настоятельной просьбой забыть все обиды, кто бы и где бы их ни нанес, и добровольно идти с полным самоотвержением и охотой в Красную армию и служить там не за страх, а за совесть, дабы своей честной службой, не жалея жизни, отстоять во что бы то ни стало дорогую нам Россию и не допустить ее расхищения, ибо в последнем случае она безвозвратно может пропасть, и тогда наши потомки будут нас справедливо проклинать и правильно обвинять за то, что мы из-за эгоистических чувств классовой борьбы не использовали своих боевых знаний и опыта, забыли свой родной русский народ и загубили свою матушку Россию»[783].

На этапе создания Красной армии, бывшие офицеры составляли 2/3 всего ее командного состава[784]. Бывшие офицеры представляли около 90 % командующих фронтами, армиями, дивизиями Красной армии, более — 50 % командиров от батальона до взвода, и почти — 100 % штабных должностей всех уровней. Ими же были, все начальники артиллерии, связи, инженерных и саперных частей, командиры кораблей[785].

Подготовка собственных командных кадров началась с конца 1918 г., когда в Красной армии, так же как и в Белой[786], стала создаваться сеть военных училищ[787]. Среди преподавателей в военно-учебных заведениях бывшие офицеры составляли свыше 90 % всего персонала[788]. За 1918–1920 гг. было открыто более 150 школ и курсов и т. п., в декабре 1918 г., как и в Белой армии, в Красной была открыта Военная академия генерального штаба. Всего к 1920 г. в Красной армии действовало 6 академий: генштаба, артиллерийская, инженерная, медицинская, военно-хозяйственная и морская[789].

В результате, как отмечает Ганин, доля бывших офицеров в командном составе РККА неуклонно снижалась: с 75 % в 1918 г. до 53 % — в 1919 г., 42 % — в 1920 г., 34 % — в конце 1921 г.[790] Причем из всего командного состава к 1921 г. только 3,7 % являлись кадровыми офицерами старой армии, 0,3 % окончили старую академию Генштаба и 0,1 % академию Генштаба РККА, 25 % были офицерами военного времени старой армии, 26 % окончили командные курсы и школы, 42 % командиров до командиров взводов включительно вовсе не имели военного образования или же имели образование в пределах учебной команды. В то же время в высшем комсоставе доля бывших офицеров составляла более 70 %, а в старшем ~ 58 %[791].

* * * * *

Мобилизация офицеров и генералов, дала возможность получить профессиональный командный состав, но боеспособность армии в не меньшей, а в существовавших условиях в решающей мере, зависела от успеха массовой мобилизации рядового состава. И «из всех проблем, стоявших перед двумя армиями гражданской войны, — как отмечает британский исследователь О. Файджес, — массовая мобилизация русского крестьянства оказалась самой трудной…»[792].

На попытку мобилизации в