С надеждой на смерть - Кара Хантер

ту же кухню, которую Эв помнит по сериалу на «Нетфликсе», хотя с тех пор ее заново покрасили, а многочисленные безделушки расставлены более небрежно, чем в телешоу.

Леонора какое-то время суетится с кофе, но они не против подождать: пусть стресс уляжется, и они получат от нее больше.

– Итак, миссис Невилл, – говорит Эв, когда они наконец усаживаются за стол. – Вы, очевидно, знаете, почему мы здесь. Можете ли вы рассказать нам что-то такое, что, возможно, не приходило вам в голову раньше?

Хозяйка дома обхватывает ладонями чашку.

– Я все думала и думала с тех пор, как позвонила Мел, и просто ничего не могу вспомнить, – говорит она и поднимает руки. – Извините.

– Не торопитесь, миссис Невилл…

– Зовите меня Леонора. «Миссис Невилл» напоминает мне о свекрови.

– Хорошо, Леонора, как я уже сказала, не торопитесь; вы можете знать больше, чем думаете.

Воцаряется тишина, лишь тикают старые напольные часы в углу. Они такие высокие, что пришлось удалить часть потолка.

– Я уверена, вы понимаете, что наша первоочередная задача – выяснить, где сын мисс Роуэн был все эти годы; и, к сожалению, у нас нет никаких документов…

– Да, – быстро говорит она. – Мел говорила мне.

– Итак, мы исходим из того, что мисс Роуэн говорила правду и фактически передала ребенка его отцу. Вы общались с ней с тех пор, как она попала в тюрьму?

Невилл качает головой:

– Нет. Только не это.

Очередь Хансена:

– Можете рассказать нам что-нибудь о парнях, с которыми она тогда встречалась?

Леонора бросает на него безнадежный взгляд:

– Я прошла через все это много лет назад, когда ее арестовали. Я рассказала другим полицейским все, что знала. Я ничего не знала про этого Тима, или Тома, или как его там. Она никогда не упоминала его при мне.

Хансен открывает блокнот.

– Но примерно в то время у нее был бойфренд?

Женщина снова вертит чашку в руках; она до сих пор не сделала ни глотка.

– Питер Андерсон, но он ни при чем.

Эверетт кивает:

– Я так понимаю, они начали встречаться только через несколько недель после того, как она, по всей видимости, забеременела.

– И он определенно не забирал ребенка. Он отдыхал с семьей. Они доказали это в суде.

– Вы всё еще общаетесь?

Леонора недовольно морщится:

– Изредка. Поздравляем друг друга с Рождеством и все такое прочее.

– Не могли бы вы, прежде чем мы уйдем, дать детективу-констеблю Хансену его адрес?

На мгновение в ее глазах мелькает тревога.

– Это где-то в Дамфрисе. Послушайте, это действительно был не он. Честное слово, я бы знала. У него две дочери…

– Он вне подозрений, – спешит заверить ее Эв. – Нам просто нужно исключить его из списка. Раньше, когда ребенок только исчез, мы не могли исключить никого, ведь у нас не было его ДНК, но теперь есть. Вообще-то, это в интересах мистера Андерсона. Это позволило бы ему раз и навсегда подвести черту подо всей этой историей.

Она опускает взгляд:

– Хорошо. Просто я не хочу, чтобы он думал, будто я его в это впутала.

– Это понятно. Но мы бы предпочли, чтобы вы не говорили с ним об этом, пока у нас не будет возможности поговорить с ним самим.

Леонора все еще смотрит в свой кофе.

– Хорошо, – наконец говорит она. – Хорошо.

– Итак, – говорит Хансен, – кроме Питера Андерсона, были ли другие бойфренды, которых вы можете вспомнить?

– Я сказала все это в первый раз. Было несколько парней, которые ей нравились, но ни одного из них я бы не назвала бойфрендом.

Хансен сверяется со своими записями:

– Маркус Кроутер и Джейми Фокс?

– Да, она знала их обоих.

– Как вы думаете, возможно ли, – говорит Эв, – что один из них мог стать отцом ее второго ребенка?

Невилл пожимает плечами:

– Вам виднее. Мать Камиллы держала ее в узде. Она всегда должна была возвращаться домой к одиннадцати. Возможностей было немного.

– По этой причине ей наверняка было трудно уйти, когда начались роды…

Она прищуривается; ей понятно, к чему клонит Эв.

– Второй раз случился, когда мы были на хоккее. Это была последняя ночь – как раз перед Рождеством; все ушли. Было легко ускользнуть.

– Где, по мнению ее матери, она была?

Леонора пожимает плечами:

– Спросите ее сами. Наверное, она думала, что это просто ночевка с командой или что-то в этом роде…

– А первый ребенок… Как насчет того, когда у нее начались схватки?

Она вздыхает:

– Да, я солгала ради нее тогда. Сказала ее матери, что она гостит у меня. Вы в курсе. Послушайте, я была совсем ребенком. Я думала, что она просто хочет оттянуться в пабе; я понятия не имела, что происходит на самом деле…

– Всё в порядке, миссис Нев… Леонора, я вас ни в чем не обвиняю.

– Простите, я знаю. Но это был какой-то кошмар – меня допрашивали снова и снова, а потом этот ужасный прокурор пытался заставить меня признать, что я что-то знала об этом ребенке, хотя я ничего не знала, а потом все попало в чертовы газеты…

Она готова сорваться на крик.

– Как я уже сказала, – спешит успокоить ее Эв, – мы просто пытаемся выяснить, что произошло. Вот и всё.

Леонора подносит чашку к губам. Она слегка дрожит и плотнее натягивает на плечи кардиган.

Хансен достает из кармана распечатку кадра с камеры видеонаблюдения и кладет ее на стол между ними.

– Это тот самый человек, – говорит он. – Тот, кого мы считаем сыном Камиллы.

Она колеблется, затем протягивает руку и пододвигает фотографию ближе.

– Снимок не очень четкий…

– Боюсь, это все, что у нас есть.

Молчание. Леонора смотрит на фото.

– Мы надеялись, что он может быть похож на кого-то, кого вы знали тогда…

Она медленно качает головой:

– Нет, боюсь, что нет. Он и на Кэм не похож.

* * *

Адам Фаули

25 октября

10:30

Я никогда не был в штаб-квартире полиции Южной Мерсии. Будь это так, я бы точно ее запомнил. Здание похоже на футбольный стадион – обтекаемые линии, стеклянные стены… И почти все вокруг голубое – масса жизнерадостного, позитивного, делового голубого цвета.

Мы паркуемся в зоне для посетителей и направляемся к стойке регистрации. Это больше похоже на отель или частную клинику, чем на отделение полиции. Тут есть даже диваны. С подушками.

Мы прибыли вовремя, нас ждут, но и заставляют ждать. Куинн сидит и возится со своим телефоном, каждые несколько минут ворчит и смотрит на часы. Я его понимаю. У меня был случай, когда дело двадцатилетней давности восстало