Пустогрань - Ксения Сергеева

Крошечные существа, подбиравшиеся поближе к Маричке, отшатнулись.

– И заполучив ее Зерно, Охотник сможет проделывать то же самое. Мы посчитали, что не можем просто прятать от девочки ее талант. Мы решили, что раскроем его постепенно. Начиная с альбомов и старых Зерен, которые утратили хозяев. Но потом появились Охотники, и нам пришлось действовать быстрее…

– Подождите. – Русалка пристально рассматривала Маричку. – Когда вы сказали, что она может принять Зерно, вы… вы хотели сказать, что она… она тоже Охотник?!

Маричка содрогнулась. Все ее существо в эту секунду разбилось на тысячи осколков, вырывающихся сквозь кожу: этого не может быть! Она не такая! Она – не Охотник!

– Она может им стать, – спокойно продолжил Василий Петрович. – Но не станет. Она не убийца. В ней нет столько пустоты. А как мы все знаем, убивает не отсутствие дара, а пустота. Охотники убивают нас именно пустотой. В ней ее нет.

– Но где же она тогда будет… хранить забранное?

– Она ничего не забирает, – резко перебила баба Зина. – Она принимает и преображает. Наполняет собой и может выпустить на волю.

– Откуда в ней это? – прорычал Хижак. Он щурился на Маричку и прятал кулаки в карманах шинели.

– Мы не знаем. Просто однажды я увидел, как она играет с фонарем, в котором живут наши маленькие светящиеся друзья. Она-то считала, что у Здравствуй проблемы с напряжением, но на самом деле сама тушила его и зажигала в тот момент, когда хотела этого. Я думал, у нее такой дар, работа со светом, но оказалось, что не только.

Маричка с открытым ртом слушала старика. Оказывается, он давно за ней наблюдал. Оказывается, не просто так приглашал на чай. Оказывается, Здравствуй… надо же… как это так? Это она такое умеет?!

– Она использует Зерна сама, делает то, чего мы не можем делать с чужими дарами.

Тут Маричка вспомнила про Габриэлло, так выручившего ее во сне Охотника. Выходит, это не он разрушил и изменил сон, а она сама…

– Но она не убивает.

Василий Петрович глубоко вздохнул, вышел в прихожую и выкатил ростовое зеркало. Установив его так, чтобы все могли заглянуть в него, он что-то пошептал раме, и зеркало затянулось маслянистой пленкой, задрожало и треснуло. Из сотен осколков вывалился Венецианец. Он стал как будто более блеклым, но в то же время и менее театральным, более живым. Он поднялся, сбросил с плеч зеркальную пыль и с ненавистью воззрился на Маричку. Тут же за его спиной возник Марионеточник, за секунду свил невидимую нить и закрепил узелок у того на затылке.

– Тише, тише, не обижай нашу маленькую девочку, она не знала – да и ты не знал, правда? – что можно просто забрать у такого мерзавца, как ты, возможность творить гадости.

– Он сказал, что девчонка просто много чего видит! Он сказал, что она покажет нам настоящий клад! А она… она лишила меня дара!

– Но ведь ты похитил ее! Что вы собирались сделать с ней после того, как она якобы покажет вам нечто?

– Просто выбросить на улицу. Зачем нам пустая девчонка?!

– Что он обещал тебе за это?!

– Сказал, что сможет вернуть мне мой Город, по-настоящему. Отправить туда, откуда я пришел! В мое время, из которого я был изгнан в эту богом забытую страну…

– И ты решил, что оно стоит души маленькой девочки?!

– Мне нет дела до девочек, я просто хочу домой! Я хочу домой. – Венецианец рухнул на колени и зарыдал.

Маричка сама не поняла, что делает. Она поднялась с дивана и подошла к Венецианцу, никто не препятствовал, все смотрели на нее во все глаза и боялись дышать. Маричка чувствовала, как в ней постепенно разливается неизвестное прежде тепло. Она видела, как в каждом из собравшихся горят и пульсируют их Зерна, она не понимала, как именно это работает, но в ней поселилась уверенность, что она узнает, стоит только прикоснуться к кому-либо из них. Маричка улыбалась. Она смотрела на рыдающего Венецианца с сочувствием. Она не убийца. Она все исправит. Она поможет ему. Она может ему помочь. Маричка села рядом с ним на пол, взяла один из осколков зеркала и коснулась плеча Венецианца.

– Посмотри на меня. Посмотри же. Я могу отправить тебя домой, если ты этого хочешь.

Венецианец глянул на Маричку. Губы его кривились, локти дрожали. Он не мог вымолвить ни слова, только кивнул. Маричка коснулась зеркальным осколком лба Венецианца, потом долго смотрела на отражение собственных глаз в нем, взяла еще один осколок и его острием срезала нить, закрепленную Марионеточником у затылка купца, расположила оба зеркала друг напротив друга, так чтобы одно касалось лба, второе – затылка Венецианца, и медленно выдохнула.

По комнате пронесся теплый сирокко, пахнуло морем и туберозами, где-то за окном закурлыкали голуби, а Венецианец широко улыбнулся и исчез в вихре серого тумана. Маричка обессиленно расслабила пальцы. Осколки зеркала рассыпались в искрящуюся труху. В комнате воцарилась полная тишина, никто не двигался, только духи города за окном чуть качнулись под порывом вылетевшего в форточку итальянского ветра.

Если когда-то Маричке хотелось сбежать и намертво забыть о случившемся, то сейчас уверенность, граничащая с отвагой, просыпалась в ней. Она чувствовала нарастающую силу и наполненность, которые вытесняли былую растерянность. Она глубже видела цвета, яснее – силуэты, ей нравилось вслушиваться в звуки, она не открывала глаз и слушала дыхание всех вместе и каждого по отдельности. При желании она могла бы описать, кто и как именно дышит, но желания у нее не было. Были усталость и тревожное чувство незавершенности. Маричка подняла взгляд и вздохнула на недоумевающие выражения лиц: она не могла им объяснить, что произошло и каким образом. У нее просто получилось. Это росло в ней, пока руки и губы не начинали двигаться автоматически, оно просто получалось. И это «просто» не тревожило Маричку, она ощущала его такой же частью себя, как ногу, нос или синюю тетрадку. Она уже не боялась. Но не потому что чувствовала себя непобедимой, а потому что приняла в себе то, что могло бы сделать ее непобедимой. Или хотя бы столь же сильной, как, например, баба Зина. Или Тень. Или Василий Петрович… Маричка больше не чувствовала обиды на них, только они помогут ей разобраться во всем и закончить то, что было так странно начато.

Первым заговорил Петровский, кашлянув, чтобы прочистить горло:

– Что ж, сейчас вы могли убедиться в том, что наша девочка и правда не совсем обычная.

– Она хотя бы контролирует то, что делает? – Капризный голос Русалки заставил Маричку подняться с пола и еще раз задать самой себе этот вопрос.

– Не знаю. – Маричка постаралась, чтобы ее голос звучал смелее, она все же робела перед всеми этими не совсем людьми. – До конца не знаю. Но кажется, хорошо чувствую, когда оно начинается. И начинается оно не просто так, а когда я очень этого хочу.

Василий Петрович с любопытством посмотрел на Маричку. Это был первый раз, когда она говорила абсолютно уверенно и спокойно. Первый раз, когда она не задавала вопросов, а ровно отвечала на них, в первую очередь сама для себя, а потом уж для всех сомневающихся. И ему нравились эти ответы. Он помолчал еще, глядя на сосредоточенно хмурящуюся девочку, позволил ей проанализировать происходящее, а потом мягко опустил руку ей на плечо: