Пустогрань - Ксения Сергеева

Охотник довольно облизнулся снова, пнул тело Русалки и посвистывая взобрался на свой куб. Итак… По телу разливалось долгожданное тепло, оно волнами омывало его, подбиралось до плеч, по горлу до самой макушки. Он откинулся на спину и замер с закрытыми глазами. Да, можно было все же потянуть удовольствие, но как же она достала его! Такая красивая и такая пустая! Дура! Но это было вкусно, о, должно быть, еще несколько минут он точно сможет покачиваться на этих волнах… Возможно, в них удастся рассмотреть еще какие-то ее воспоминания. Но сейчас так хорошо, не хочется думать ни о чем другом. Перед глазами проплывали фигуры огромных китов, их толстые животы облеплены миллионами медуз и похожи на подбородки седых стариков, подводные пещеры расцвечены голубым, перламутровым, розовым, вода теплой невидимой струей несла его куда-то в приятные пучины насыщения…

Если бы можно было не открывать глаза и навсегда сохранить чувство наполненности, он бы посчитал, что счастлив. Впрочем, что такое это счастье? Секундное настроение, зачастую не подкрепленное ничем, кроме дурацкой улыбочки на физиономии. Оно ему не нужно. И даже этот покой ему не нужен, потому что и покоя он не знает: всегда есть что-то большее, чем голод. Сейчас, пресыщенного, его все равно тянуло и царапало настойчивое желание получить новую порцию. И он сможет получать их снова и снова, да еще и менять их вкус по своему желанию. Как только доберется до девчонки. Возможно, она уже разобралась с тем, что умеет делать, а может быть, и нет. В любом случае попытаться стоило. И разваливаться в темном уголке подобно сытому пауку – это не его сущность, нет, пора действовать.

Охотник соскочил с куба, бросил безразличный взгляд на тело Русалки и спрыгнул со сцены. Он двигался плавно и бесшумно, проходя мимо кресел. И почему его потянуло на театр? А что, пещера в горах была бы лучше? Он усмехнулся и открыл двери в холл.

Его ослепил ледяной свет, льющийся со всех сторон. На секунду показалось, что он ступил на арктический айсберг. Холодный ветер сносил с ног, снег забивался в глаза и горло, Охотник попытался нащупать ручку двери, но за его спиной ничего не было. Он обернулся, огляделся по сторонам – только белая пустыня и одинокое черное пятно где-то на линии горизонта. И куда его, черт возьми, занесло и каким образом?! Он судорожно соображал, как его могли телепортировать прямо из собственного убежища. Должно быть, раскололся второй, но чего он должен был наесться, чтобы выдать магию дверей?! Чтобы вообще его выдать?! Но ведь Русалка как-то нашла дорогу. Нашла – и она мертва. И все будут мертвы. И только он останется. Как только разберется с бредущей ему навстречу черной точкой. Охотник потер ладони и облизнулся. Здесь, вокруг него, так много дара, он почти задыхался от насыщенного аромата. И только эта точка впереди, все яснее обрисовывающаяся, могла быть его источником. Если Охотника и заманили в ловушку, то точно недооценили его навыки охоты. Он упрямо шел вперед сквозь снег, не переставая посмеиваться.

Конечно, Охотник уже исчерпал свои силы. Вся эта магия вообще не годится для жадных проглотов, они способны жить только на ее осколках, но никогда не смогут самостоятельно творить хоть что-нибудь. Хорошо, что он наделил записку ограниченным лимитом. Теперь Охотник не воспользуется тем, что ему не принадлежит, чтобы забрать то, что ему не принадлежит. Или воспользуется? Кто знает, на что способны эти твари? Кто на самом деле проникал в суть их черных глоток? Что таит в себе Пустота, которую никто не подпускает к себе? Может быть, самые великие богатства, до которых так никто и не добрался?

Портал открыл Маячник. К месту, не без трусоватого скитания по этажам, доставил лифт. И то как бы невзначай промахнулся этажом. Маричка погладила стену кабинки, извиняясь. Она прекрасно понимала, что не каждый желает новой встречи с существом, причинившим однажды боль. Но иного выхода нет. Никто не осилит запретную магию.

Тень долго стоял возле лифта на седьмом этаже у квартиры Петровского и что-то нашептывал, что-то разглядывал, водил руками и рисовал пальцами узоры: он вписывал тропинки лифта в карту пути к Охотнику. Рядом с ним стояла Муська и ласково улыбалась. Неизвестно, видел ли лифт каким-то образом эту улыбку, но заботу определенно чувствовал. Только спустя час Тень удовлетворенно кивнул, а лифт, лязгая, открыл свои двери. На этот раз Маричка серьезно удивилась. Вместо обычной кабины они оказались в помещении, больше похожем на купе поезда, только без окон. Кабина стала значительно шире, по обеим сторонам от зеркала расположились уютные красные бархатные диванчики, а со стен исчезли все надписи и подпалины. Маричка аккуратно присела на край мягкого дивана и замечталась о том, как было бы здорово, если бы все лифты были оборудованы таким удобным образом. Она старалась не смотреть на встревоженные лица провожающих, только высунулась в коридор и быстро махнула рукой на прощание. План продолжал казаться ей самым лучшим, но сомнения, высказанные и не высказанные спутниками, с каждой секундой приобретали больший вес. Чтобы окончательно не поддаться тревоге, Маричка принялась щелкать браслетом по запястью. Так ей всегда удавалось успокоиться и сосредоточиться. Однако паника крепко ухватилась за стенки желудка и не отпускала. Наверное, мам бы очень понравился такой лифт, да, только такой лифт ей бы и понравился, Маричка старалась вспомнить, как мам выглядит, когда улыбается, когда удивляется, когда хмурится. Но лицо расплывалось, а эмоции ускользали. Маричка уставилась в покрытую темным отполированным деревом стену и усердно разглядывала рисунки годовых колец. Запели грустными надрывными голосами цыгане, но Маричка их уже не видела, лифт мягко закрыл двери и потащился этажами и подъездами.

Вместе с Маричкой отправились Маячник, Тень, Русалка и Муська. Марионеточник остался в квартире Петровского, он изо всех сил удерживал нити, объединяющие всех в одной цели. Он и направлял, и выравнивал, но все сильнее накалялась алая нить Марички, поэтому периодически сменять Марка осталась баба Зина. Петровский с цыганами, понурым Хижаком и Гансом уселись вокруг синего лунного камня, оставленного Русалкой. Круглый, идеально гладкий камень то насыщался цветом, то бледнел и затягивался туманом, как и душа океана, сокрытая в каждой русалке. Петровский с грустной улыбкой проводил ее до лифта и чуть дольше положенного задержал русалочью влажную руку:

– Все будет хорошо.

– Ты же знаешь, дорогой мой, что все будет очень плохо. Особенно мне будет очень плохо. Но кто бы еще отважился на такое? – Русалка изо всех сил старалась держать лицо. – Мне будет очень больно?

– Думаю, не больнее передачи твоего камня.

– Не самое приятное чувство в жизни, но деваться некуда, ведь так? – спросила Русалка, словно надеясь услышать другой вариант, в котором ей не придется быть отвлекающей приманкой.

– Некуда. Мы вернем тебя, будь уверена. Все будет хорошо.

– Вот уж пожалуйста. Отщипывать от души, знаешь ли, – отвратительное дело. – Она повела плечами.

– Испытал. Знаю. Все будет хорошо, – как на автомате повторил Василий Петрович.