Кошка в светлой комнате - Александр Бушков

– Вы уверены, что каша была од-на? – спросилПанарин. – Могло быть три разных каши – по Смайзу, бипространственныеструктуры. Или по Аверченко…

Они немного поговорили о научных сложностях и высокоумныхтеориях и ни к какому выводу не пришли – Вундерланд есть Вундерланд, аминь…Потом Адамян удалился, и Сенечка тут же сунул Панарину бутылку, Панарин глотнулиз горлышка, прополоскал рот и сплюнул под ноги. Затем надолго присосался кбутылке. Тело медленно отходило от сумасшедшего напряжения.

– А теперь держи вот это, – Сенечка подал ему белую карточкус золотыми узорами, раздал такие же остальным.

– Мама, роди меня обратно! – охнул Леня, сполз со –скамейки и смирно лег на бетон, скрестив руки на груди.

Петя Стриж мелко-мелко крестился.

Карточка гласила, что С. Босый и Н. Трофимова приглашают т.Панарина на свое бракосочетание, каковое имеет торжественно состояться завтра,в десять часов утра.

– Катаклизма… – сказал Панарин.

Женатый Сенечка Босый был таким же сюрреализмом, какбросивший пить Балабашкин. Или запивший Тютюнин. Или Шалыган в галстуке. ИлиВундерланд, превращенный в парк культуры и отдыха.

– Теперь понимаю, отчего Натали никому не давалась, а этотхмырь не шлялся по лаборанткам, – сказал Леня с грустной покорностьюсудьбе. – Надо же, промо??гали…

– А я теперь понимаю, почему мы выбрались, – сказалПанарин.

– Босый в роли молодожена – перед таким даже Костляваярастерялась и дала уйти целехонькими…

5

И ты узнаешь истину, и она сделает тебя свободным.

Библия, Книга Иова

Профессора Варфоломея Бонифатьевича Пастраго ожидали к шестичасам вечера. К этому времени у Дома культуры собрались все свободные отдежурств обитатели Поселка. Девять десятых из них успели принять для бодрости,а те, кто не успел, принесли с собой. Впрочем, те, кто успел, все равнопринесли тоже. Бутылки пустели, а бар был личным приказом Тарантула закрыт иопечатан до окончания лекции. На счастье, пришел отработавший смену Брюс,магистр-шотландец, присланный сюда некогда по программе научного обмена, да таки прижившийся. Он приволок ведро можжевеловой браги, какой, по его словам, егопрабабушка некогда потчевала сэра Вальтера Скотта, а тот пил да похваливал –отчего обитатели Поселка именовали брагу ту кто «скоттовкой», кто «скотчем»,кто «скотиновкой». Но пилась, зараза, легко.

Оприходовали и «скотиновку», а профессора все не было.Понемногу стали расползаться всевозможные дурацкие слухи. Одни говорили, чтопрофессор – никакой не профессор, а нанятый Тарантулом актер, и вся затея естьсплошное надувательство. Зато другие утверждали, что профессор самый настоящий,владеет искусством массового гипноза, так что враз отучит всех пить, хотят онитого или нет. Услышав такое, многие попытались незаметно смыться, но оказалось,что Площадь имени Покорения Антимира оцеплена безопасниками в три ряда, и всепути отступления отрезаны. Толпа заволновалась, зазвучали бунтарские лозунги.Но тут с мегафоном в руках на крыльцо Дома культуры взошел сияющий предместкомаТютюнин.

Оказывается, профессора уже доставили и провели на сцену счерного хода, а задержку устроили для создания надлежащей психологическойобстановки. Покоряясь неизбежному, все хлынули в зал, и он моментально оказалсянабит под завязку. На сцене стоял стол с графином воды и колокольчиком. Надстолом висел плакат: «Все силы борьбе за здоровый быт в эпоху развитой доневероятия науки!» И еще один, стихотворный: «Водка жизни унесла, в ней –сивушные масла». Под ним почему-то стояла подпись «Державин», хотя все знали,что бессмертные строки принадлежат Тютюнину.

Тютюнин произнес несколько дежурных благоглупостей иэффектно выбросил руку в сторону кулис. Раздались неуверенные, робкие,настороженные, редкие хлопки, и в жизнь Поселка вошел профессор ВарфоломейПастраго.

Он был невысок, но крепко сбит, горбонос и черноглаз.Абсолютное отсутствие волос на голове компенсировала роскошная ассирийскаябородища цвета воронова крыла. Выглядел он чрезвычайно основательно иавторитетно. Первые ряды приуныли, ежась.

Профессор подошел к самой кромке сцены, одернул белейшийхалат с золотыми Гиппократами в петлицах, широко расставил ноги, упер кулаки вбока и принялся обстоятельно, со вкусом озирать залитый гробовым молчанием зал.Тишина стояла такая, что слышно было, казалось, как происходит броуновскоедвижение и электроны носятся вокруг атомного ядра. Те, кто раздул версию огипнотизере, зажмурились в тщетной попытке отодвинуть ужасное.

– Ну, здорово, что ли, обормоты, – сказал профессоррокочущим басом. – Как же это назвать, милостивые государи? Затворилисьздесь, аки монахи, брыкаловку жрете, вынуждаете местный комитет тратить деньгина профессоров? Что же вы так, задрыги? Погодите, глотку промочу…

Тютюнин торопливо протянул ему стакан воды. Пастраго глянулна него, словно на гремучую змею, задрал полу своего накрахмаленного халата,извлек из кармана брюк пузатую стеклянную баклажку, до пробки наполненнуюжидкостью цвета очень крепкого чая, откупорил и одним глотком высосал половину.

Сидящие в первом ряду зашевелили носами, и на их лицахобозначилось странное выражение – как у ребенка, который, будучи уверен, чтопьет касторку, проглотил ложку варенья. Понемногу они расплылись в умиленныхулыбках.

– Так вот, судари мои, – Пастраго запихал баклажку внаружный карман халата, чтобы была под рукой, – чтобы вы не думали, будтовам подсунули шарлатана, прошу ознакомиться с моими ксивами. Только чтоб незамотали, черти, а то выправляй потом…

Он добыл из внутреннего кармана стопку внушительного видакнижичек в разноцветных кожаных переплетах с золотым тиснением. На иныхпосверкивали заковыристые иностранные гербы, единороги, вздыбленные львы ипрочее геральдическое зверье. Запустил всем этим великолепием в аудиторию.Аудитория вдумчиво все это исследовала и подделки не обнаружила.

– Так вот, мои беспутные друзья, – прогрохоталПастраго, когда документы были ему почтительно возвраще-ны. – Я готов датьруку на отсечение, что все вы подтерли моими брошюрками задницы. Ну и черт сними, все равно с похмелья писано… Я лучше нам объясню простыми словами – онзвучно отхлебнул из баклажки. – Итак, судари мои, господа альбатросы, чтоесть винопитие? Чрезвычайно мерзкое занятие, если вкратце. Конечно, когдахлещешь, все обстоит на первый взгляд вроде и неплохо – ты весел и игрив, готовк мордобитию и шокирующим пуритан половым сношениям. Но что потом? Что наутро,я вас спрашиваю? То-то. Голова раскалывается, блевать тянет, а если еще имагазин с одиннадцати, и пива за углом нет, «корову» увезли? И денег нет? Воттут прямо передо мной сидит морда, – он прокурорским жестом выкинул руку,указывая на Большого Миколу. – Эта морда явно вчера перепила, а сегоднянедопила, и сидит теперь, как собака на заборе. Тяжко, альбатрос? То-то. Чтотам разрушенная печень, вы лучше посмотрите на меня. У меня же талант был, я,между прочим, доктор гонорис кауза – не путать с гонореей, подонки!Неоднократно летал в Сорбонну, Кембридж и Гарвард читать лекции. И вот взял даи спился по-черному. Жена ушла. Брегет, что папа римский подарил, пропил. ИзКоролевского научного общества выгнали – лордов пустил по-матери, апринцу-консорту в рыло дал. «Чайку» разбил об фургон спецмедслужбы. В Урюпинсктеперь не зовут, не говоря уж о Сорбонне. Сладко, а?