Остров затерянных душ - Джоан Друэтт

Райналь также был загружен работой. Наконец кожи, вымачиваемые в его дубильном растворе, были готовы к дальнейшему использованию, что вызвало всеобщую радость. Они носили вырезанные из дерева башмаки, в которых было опасно ходить по прибрежным камням, но это было лучше, чем сшитые из невыделанной кожи мокасины. Последние ужасно воняли, напитывались влагой и разваливались на куски, сгнивая прямо на ногах.

Замоченные шкуры стали красными, жесткими и морщинистыми. Вынув их и частично просушив, обитатели Эпигуайтта растянули шкуры на внутренних стенах своего жилища, где тепло от печи завершило их сушку.

«Через несколько дней они были сухими, а самые глубокие морщины разгладились, – пишет Райналь. – В итоге мы получили превосходную кожу».

Однако для того, чтобы сшить из них обувь, ему нужны были инструменты сапожника. Два шила разных размеров он сделал из игл для шитья парусов, тонкой и толстой, вставленных в рукоятки из твердой древесины раты. Затем общими усилиями было изготовлено множество деревянных гвоздей. Райналь нашел доску из норвежской пихты, которую порубил на короткие куски около дюйма в длину и отдал Алику, и тот расколол их на щепки наподобие спичек толщиной примерно в десятую долю дюйма. Затем остальные матросы завершили изготовление гвоздей, сделав на одном их конце четырехгранное острие.

Очередной непростой задачей, которую предстояло решить, было изготовление сапожной нити. Райналь отправился к останкам шхуны и наскоблил из швов обшивки некоторое количество твердой смолы, а потом, вернувшись домой, разогрел ее и смешал с жиром морских львов. Взяв длинные нити из распущенной старой парусины, он ссучил их вместе с волосом из грив морских львов, после чего окунул в приготовленный вар, получив в результате крепкую жесткую нить, удовлетворяющую его требованиям. Затем он выстругал сапожные колодки, правда далеко не с первой попытки, так как древесина, с которой он работал, легко раскалывалась. В конце концов Райналю удалось изготовить пару штук, и он решил, что добился успеха. Впрочем, как позже признался француз, дальнейшая практика показала, что он ошибался.

Итак, имея колодки, он приступил к изготовлению обуви.

«Потратив неделю тяжелого труда, я произвел пару. Возможно, ученик сельского сапожника смог бы убедить пахаря принять такую обувь, чтобы ходить по взрытой земле», – отмечает он скромно.

Так или иначе, но результатами своих трудов он остался доволен, но лишь до тех пор, пока не попытался вытащить из башмаков деревянные колодки. Мало того что он вогнал множество гвоздей в саму колодку, так еще и башмак сидел на ней так плотно, а его голенище было настолько узким, что, казалось, отделить одно от другого не представлялось никакой возможности.

В итоге Райналь все же вытащил колодки, разорвав при этом верх башмаков, что существенно их подпортило. Несомненно, ему необходимо было найти иной способ изготовления. Разрезав каждую колодку поперек на две части, переднюю и заднюю, он проблему решил, но оба куска так сильно смещались относительно друг друга, что было трудно обтягивать их кожей. В конце концов его осенила мысль соединить их клином, который надежно удерживал бы их вместе во время работы, но мог быть вынут с помощью нитки, пропущенной сквозь отверстие, и колодка распалась бы на две части, чтобы их легко можно было вытащить из готового башмака.

В конечном счете Райналь добился значительного успеха. Изготовив превосходную обувь для себя, он сшил пару для капитана Масгрейва, который с благодарностью записал в своем журнале, что мистер Райналь «оказался умелым обувщиком, хотя прежде этим делом не занимался». Вскоре все пятеро были обуты: матросы обучились сапожному ремеслу у Райналя.

«Я, разумеется, отдаю себе отчет в том, что наши chaussures[26] не имели бы успеха среди изящных изделий лучших парижских мастеров, – пишет француз, – но изящество не было целью, которую мы стремились достичь. Поставленная задача защитить наши ноги от сырости, холода и бездорожья была полностью решена».

Утро Рождества выдалось ясным и солнечным, и все же оно было горьким напоминанием того, как далеко они от своего дома.

«Было 25 декабря – jour de Noël[27] – священный и радостный день для всех христиан, семейный праздник домашнего счастья», – пишет Райналь в редком для него состоянии полного уныния.

Этот день стал для него особенно мучительным.

«У меня не получалось занять себя каким-нибудь делом, я не мог ни на чем сосредоточиться. Мои мысли улетали далеко за моря, в мой родной край».

Сидя в этот солнечный день здесь, под деревьями, у надежного дома, который они все вместе построили, он видел перед собой заметенные снегом улицы, полные веселящегося народу, слышал колокольный звон, наполняющий морозный воздух, пение хора. «Каким же горьким было мое страдание, когда я думал о том, что не могу принять участие в этих празднествах, что меня от них отделяет непреодолимая бездна!»

Хуже того, он представил себе своих пожилых родителей, сидящих вдвоем у камина.

«Их волосы седы, их лица морщинисты и усталы, на них траурные одежды, они оплакивают своего сына, которого считают погибшим».

Ужаснувшись этой картине, Райналь вскочил на ноги, дико озираясь по сторонам.

«Мои товарищи молчаливо лежали на земле, их мрачные лица выражали глубочайшую безысходность».

Это никуда не годится! «Твердым уверенным тоном», как он сам об этом пишет, Райналь отчитал их, напомнив не только остальным, но и самому себе, что предаваться отчаянию только потому, что на тот день выпало Рождество, значит проявлять слабость и малодушие, которое ни к чему хорошему не приведет.

– Если о нас забыли, давайте спасемся сами, – сказал Райналь, уверенный в том, что как-нибудь, своими собственными силами, они смогут вырваться из этой тюрьмы, и воскликнул: – Выше нос и за работу!

Ошеломленные его неожиданным напором, остальные смотрели на него озадаченно. Затем кто-то решился спросить, возможно насмешливо, что он выдумал на этот раз?

– Мы отправимся в Новую Зеландию, – заявил он решительно.

Ему кто-то возразил, что это невозможно. От Новой Зеландии их отделяло двести восемьдесят пять миль. Единственное судно, что имелось в их распоряжении, было слишком мало и ненадежно для столь длительного и опасного плавания.

С этим Райналь согласился.

– Значит, – сказал он, – мы должны построить другое судно, больше и крепче этого.

Остальные восприняли его смелое заявление безо всякого энтузиазма.

«Мое предложение не воодушевило их так, как я того ожидал, – пишет он. – Мои товарищи, побледнев, или молчали, представив себе плавание в непрерывно обуреваемых штормами водах, или возражали, ссылаясь на непреодолимые трудности, которые, по их мнению, не позволят осуществить эту затею».