Тренер Култи - Мариана Запата

что-то. Но все равно недостаточно.

– Насколько давно? – нерешительно уточнила я. Как будто пыталась погладить злую собаку через забор.

Он провел ладонью по ежику волос и, кажется, слегка поджал губы, но тут я не была уверена. Зато точно заметила, как он посмотрел в мою сторону: так, будто не мог поверить, что я спросила.

Если честно, мне и самой верилось с трудом. А его ответ окончательно сбил с толку.

– Ты знаешь, когда я ушел из футбола? – спросил он строгим голосом с легким акцентом. Кажется, я где-то слышала, что он свободно говорит на четырех языках. Или на трех?

И вообще, он срет. Кого волнует, на скольких языках он говорит?

Разумеется, я знала, когда он ушел, но уточнять не стала. Просто спокойно ответила:

– Да.

– Вот и ответ.

Стоп.

Стоп.

– И все это время ты?.. – осторожно спросила я.

Не может быть. Просто не может.

Култи слегка скривился, раздув ноздри.

– Все это время я не играл. Если ты кому-нибудь скажешь…

Я чуть не ударила по тормозам.

Ну ладно, тут я преувеличила, но мне правда хотелось. Я не верила своим ушам. Плавно остановившись на красный свет, я предпочла пропустить тупую угрозу мимо ушей. А потом медленно, недоверчиво сказала:

– Ты шутишь.

Кого я обманывала? Он же лишен чувства юмора на уровне ДНК.

И да, он действительно подтвердил:

– Не шучу.

– Не верю.

Он приподнял темную бровь.

– Я не вру.

Я откинула голову, осознавая услышанное. Два года. Два года! Он два года не играл!

– Совсем? – прошептала я.

– Именно.

Охренеть. Такое чувство, будто у меня земля ушла из-под ног. Два года для игрока его уровня? Это что вообще такое?

Хотелось сказать что-нибудь, может, даже извиниться, но в итоге я просто захлопнула рот, так и не осуществив благие намерения.

Я понимала, что ему не нужна жалость. Спроси меня, и я бы сказала, что дольше всего Култи провел вне поля, когда порвал сухожилия в стопе, но я не собиралась вываливать на него свои безумные сталкерские знания.

Глядя на дорогу, я кашлянула, а потом кашлянула еще.

Потому что… два года! Два года!

Охренеть. Как такое вообще возможно?

Еще немного подумав о том, как это долго, я забросила новые сведения в дальний ящик, чтобы осмыслить их позже, когда буду дома. Два года – это целая жизнь и все же более чем достаточно, чтобы объяснить, чего он такой недовольный. Бедняга же настоящий евнух. Невозможность играть в футбол сродни кастрации. По крайней мере, на мой взгляд.

Волна сочувствия накрыла меня с головой.

Тронувшись, я решила рассказать ему свою историю. Хотя позже сама не понимала зачем: все равно ему пофиг.

– Когда мне было семнадцать, я порвала связки в колене во время игры и не играла почти полгода. Родители и тренеры не разрешали мне даже смотреть футбол, иначе я бы сошла с ума, пока восстанавливалась.

Чуть ли не худший период за всю мою жизнь. Я в целом никогда не была стервой, но под конец лечения стала настолько вспыльчивой, что до сих пор не понимала, как родители не наказали меня за отвратительное поведение.

– Самые долгие и несчастные полгода в моей жизни, – добавила я, искоса поглядев на него.

Култи смотрел на дорогу, но все же кивнул.

– Да, я тоже прошел через это.

Я знала, но опять же это входило в раздел сталкерской информации, которую я планировала унести с собой в могилу.

Остаток пути до его – или не его, пофиг, – дома мы провели в молчании. Только на этот раз, как только он открыл дверь, я бросила ему вслед:

– Я никому ничего не скажу.

Култи кивнул – и, клянусь, уголки его губ приподнялись в самой незаметной на всем белом свете улыбке. Затем он забрал сумку из багажника, вскинул руку в не особо вежливом, но все же прощании, и зашагал по каменной дорожке к большому дому.

Не буду врать: весь оставшийся день я провела, думая о Култи и о том, что он не играл уже целых два года.

* * *

На следующий день я всю тренировку только и делала, что смотрела на Култи и пыталась понять, как он до сих пор никого не убил, если так давно не играл.

Ну, то есть… он вообще не играл? Или, не знаю, не участвовал в чемпионатах? Судя по тому, как он двигался и держался, он должен был иногда выходить на поле, но кто его знает? Двухлетний перерыв не отменял годы жизни, проведенные с черно-белым мячом.

Харлоу, остановившись рядом, ткнула меня локтем в ребра.

– Это он тебя назвал тормозом?

Мы разминались, и я была в первой группе игроков.

Я пожала плечами, ничего не ответив. Да и что тут можно сказать? Култи действительно назвал меня медленной во время разминки, а потом спросил у другой девушки, не кривые ли у нее ноги, раз она спотыкается. Это была та самая сокомандница, с которой мы бегали по утрам и которая все пыталась меня обогнать.

Можно ли назвать ее медленной? Нет. Вообще никак. Сэнди отлично бегала.

– Вы когда-нибудь закончите с разминкой, или мы вечно тут простоим? – раздался громогласный голос с противоположного конца поля.

Незаметно для себя я потянулась к плечу, по которому он вчера стукнул. В этот момент Култи обернулся. Между его бровей залегла складка, и на мгновение захотелось сгорбиться и притвориться, будто я умираю от боли, просто чтобы слегка его подразнить. Вчера он ничего не сказал, да и я тоже.

Но я сдержалась. Харлоу была слишком внимательной. Она бы заметила. К тому же я не знала, как Култи к этому отнесется.

Если честно, я и сама не знала, что со всем этим делать. Никому не рассказывать, что я подвожу Култи до дома? Потому что я не рассказывала. Даже отцу, от которого у меня никогда не водилось секретов. Но Култи не начал относиться ко мне иначе, так что совместные поездки ничего не значили.

Рассказывать не о чем. Наверное.

– Плечо болит? – спросила Харлоу, отвлекая меня от немца.

– Нет. – Покраснев, я перевела на нее взгляд. – Готова?

Она толкнула меня бедром и сорвалась с места.

– Догоняй, копуша!

Я и не подозревала, что «копуша» и «тормоз» – это только начало. До конца тренировки Култи успел обозвать мои передачи небрежными, а потом добавил, что мне нужно научиться играть обеими ногами.

И это говорил человек, который девять раз из десяти бил правой? Ха.

Я не обижалась на его