Тренер Култи - Мариана Запата

комментарии. И не задумывалась, почему он вдруг начал так придираться: то ли потому, что я узнала его тайну, то ли потому, что не спорила. Как бы то ни было, я прислушивалась к его словам, но не реагировала и не принимала их на свой счет.

Через час, когда закончилась тренировка, я направилась к машине, ожидая увидеть его на привычном месте, и он не подкачал.

Решив перейти сразу к делу, я на подходе спросила:

– Готов?

– Да, – ответил он.

Воцарилось привычное молчание. Мы сели в машину, выехали с парковки, и ровно две минуты у меня получалось сдерживать свое любопытство. А потом я сдалась.

– Ты не скучаешь?

Тот, не будучи идиотом, спросил:

– По игре?

– Ага. – Сколько я ни пыталась понять, как он продержался так долго, у меня просто в голове не укладывалось, как можно жить без футбола. Не укладывалось, и все тут.

Он посмотрел на меня и кивнул, застав меня врасплох своей искренностью.

– Каждый день. – И тут же, сглотнув, он перевел взгляд обратно.

Ну так…

– А почему тогда не играешь? – спросила я, не сдержавшись. Что бы он сделал? Не ответил бы? Сказал, что я лезу не в свое дело?

Любопытной Сэл на базаре, сами знаете, что сделали. Так я и уйду, погибнув в лучах славы, потому что спросила Райнера Култи о тайне, которой он вряд ли хотел делиться.

Я до сих пор не понимала, почему он вообще мне о ней рассказал, но дареному коню в зубы смотреть не собиралась.

С его губ слетел медленный ровный выдох.

– Ты знаешь, почему я ушел?

В третий раз порвал сухожилие в колене. Уже после второго раза начали ходить слухи, что он не сможет восстановиться на сто процентов. Даже на девяносто, восемьдесят или семьдесят. Говорили, что он слишком старый. Прибавить к этому артрит пальцев ног и другие мелкие травмы, накопившиеся с годами, и все понимали: его уход неизбежен.

Вскоре после этого Король Райнер Култи объявил о завершении карьеры.

Собиралась ли я произносить это вслух? Разумеется, нет.

Поэтому ограничилась кивком и коротким:

– Да.

– Я долго восстанавливался, – произнес он. И больше ничего не сказал.

Я медленно повернулась к нему и окинула скептическим взглядом.

– Ну ладно. А дальше что?

Он пожал плечами.

Райнер Култи пожал плечами, будто порванное сухожилие оправдывало два года без любимого спорта. Но меня не обманешь. Он любил футбол, а от большой любви так просто не отказываются. Я же видела, с каким высокомерием он иногда поглядывает на команду. Будто хочет схватить не устраивающих его игроков и трясти их, пока они не исправятся. Он бы так не смотрел, будь ему все равно.

Нет, меня не обманешь.

– И сколько оно заживало? Шесть месяцев? Больше?

– Еще не зажило, – последовал его ответ, и я поняла, что мне нагло врут. Я-то думала, он не станет раздувать из мухи слона.

Поэтому я сказала то, что сказала бы любому другому игроку, с которым неплохо общалась, хотя тут, конечно, Култи был исключением:

– Брешешь.

– Прошу прощения?

Я рассмеялась.

– Брешешь, говорю. Коленка болит? Не смеши меня. Думаешь, я настолько наивная? У меня с шестнадцати лет что-то вечно болит, да и у тебя наверняка тоже. – Я покачала головой, хохотнула и сосредоточилась на дороге. – Господи. В следующий раз сразу скажи, что я лезу не в свое дело, не надо выдумывать всякий бред.

На что я вообще надеялась? Он и так рассказал больше, чем я ожидала.

– Ничего ты не понимаешь, – огрызнулся он.

Опять же: ничего удивительного.

– Очень даже понимаю. – Потому что только идиот бы не понял, что это вранье.

– Охренеть, и что это значит? – В голосе Култи послышался гнев.

«Охренеть», ну ничего ж себе.

Я практически обомлела – настолько, что даже забыла обидеться на грубый тон и слова.

– Сам знаешь. Слушай, не заводись. Мне просто интересно, почему ты так давно не играл. Не хочешь рассказывать – не надо. Прости, что спросила.

Повисла короткая тишина.

– Объясни, что ты имела в виду.

Он спрашивал, но в глубине души я понимала, что ему не нужен ответ. Не отрываясь от дороги, я покачала головой. Тут уже не до веселья.

– Какая разница.

– Большая, – заявил он.

Я промолчала.

– Отвечай.

Нет уж. Как-то не хочется рыть себе могилу.

– Думаешь, я вру? – ледяным тоном поинтересовался Култи.

Я сглотнула. Ну, он сам спросил, правда? Тщательно подбирая слова, я ответила:

– Нет, не думаю. Я верю, что у тебя болит колено, но это не причина бросить футбол. Даже если бы ты восстановился на шестьдесят, пятьдесят процентов – что с того? Ты бы все равно играл, хотя бы с друзьями. Не знаю, пинал бы мяч сам. Да хоть личный стадион бы отгрохал, если так не хотел, чтоб к тебе лезли. Мне кажется, ты рано сдаешься. Сам же сказал, что скучаешь. Я просто не верю, что больное колено мешает хотя бы… знаешь, что? Неважно. Я рада, что ты снова взялся за мяч. Молодец.

Уже потом, значительно позже, я поняла, что поступить нужно было иначе. Поняла, как ужасно с ним обошлась. А ведь знала же. Знала, что для некоторых гордость и высокомерие – щит, которым они закрываются от тех, кто их оскорбляет. И, что хуже, – от тех, кто их жалеет.

А знала я это, потому что сама ненавидела, когда жалеют меня.

Но я пожалела его – человека, способного превратить мою жизнь в ад, человека, который когда-то так болел футболом, что эта страсть зажигала его изнутри, – и тем самым навлекла на себя бурю.

Кого волнует, что я старалась быть вежливой, что возила его до дома и никогда не спрашивала, почему он не вызывал себе водителя или такси, почему не обращался к Гарднеру, Грейс или к кому угодно, кто ему ближе, чем я.

Как говорил брат, «сама напросилась». Я привлекла к себе внимание перфекциониста, и в этом некого винить.

* * *

Следующие три недели можно было охарактеризовать тремя словами: ад, физический и эмоциональный.

Минимальное дружелюбие, установившееся между нами, разрушилось в день, когда я на него надавила, а потом еще и упрекнула в том, что он пользуется травмой в качестве отговорки. М-да.

С тех пор я ни разу не подвозила его домой. Что не удивительно, учитывая, какой ад он устроил мне на первой же тренировке после великого Дня Допроса.

Серьезно.

– Что за хрень ты творишь?

– Слушай меня!

Бла-бла-бла, «мля», бла-бла-бла, «то говно, это говно», бла-бла-бла.

И мое любимое: