Тренер Култи - Мариана Запата

class="p1">– Это так женщины играют в футбол?

У, зараза…

Я уже слышала это раньше, но каждый раз заводилась.

Но если он хотел, чтобы мы с командой показали ему, как женщины играют в футбол, его желание исполнилось. Мы жаждали крови. Большинство из нас выросли, гоняя мяч с мальчишками, и мы по опыту знали, что им надирают жопы ничуть не хуже девчонок.

Я уже и не помнила, когда в последний раз тренер набрасывался на меня с таким остервенением. В словах Култи не было ни капли дружелюбия. Все строго по делу. Суровая любовь: «я сломаю тебя, но добьюсь того, что мне нужно».

С каждым днем ситуация ухудшалась. Гарднер не лез. Только однажды похлопал меня по спине и сказал держаться.

Не обращать внимания на оскорбления становилось сложнее. Я изо всех сил старалась сосредоточиться на том, что он говорил, а не на том, как он это делает, но это давалось непросто. В конце первой недели Дженни, спортсменка мирового уровня, задыхаясь, спросила:

– Что ты ему сделала? – потому что Култи наорал на меня за то, что я передала мяч другому игроку, а не пробила из неудобной позиции.

Что тут можно ответить? Да ничего, если попутно не упомянуть, что я несколько раз подвозила его до дома.

– Понятия не имею, – ответила я.

– Снова поссорились из-за Эрика?

– Нет. – В последнее время я все реже получала письма от фанатов Култи. Вряд ли этому поспособствовала пара совместных фотографий, но Шина больше не настаивала на публикации видео с пресс-конференции, которую мы с Гарднером провели в начале сезона.

Дженни поморщилась, вытирая шею воротом футболки.

– Тогда принеси ему пирожных, Сэл, не знаю. Это уже за гранью. Не представляю, как ты еще не расплакалась.

Да, все настолько плохо. Я ходила зажатой что до тренировки, что после. Марку приходилось изгаляться, чтобы подколками выводить меня из усталого ступора.

Помогало не очень.

А потом мне окончательно надоело.

* * *

– Если бы ты…

Если бы да кабы. Если бы я сыграла иначе, мы бы могли победить с разрывом в пять голов, а не в один.

Он придирался несправедливо, и все это понимали. Но разве они что-нибудь скажут? Нет конечно. Никто не хотел оказаться на месте девочки для битья, и я их понимала.

Самое главное, что я тоже ничего не сказала. Просто стояла и слушала, как Гарднер с Култи обсуждают ошибки, допущенные в последней предсезонной игре. И молчала, когда Култи винил меня в близости к проигрышу, только кивала, когда полагалось.

Он прав. Я действительно упустила несколько возможностей. Я это признавала.

Но я ведь не одна, а в составе целой команды. Только кого это волновало? Гарднер обычно говорил обобщенно и не ругал никого прямо, даже если было за что. Он не получал удовольствия от прилюдного унижения, вместо этого Гарднер отводил игрока в сторону и общался с ним с глазу на глаз.

А вот чертов братвурст…

Я проглотила оскорбления, вертящиеся на языке: вот же мудацкая сарделька, профессор кислых щей хренов, сраный немецкий говноторт. Как же хотелось высказать ему все это в лицо!

А внутри, боги, внутри все кипело и клокотало, и я изо всех сил старалась сдержаться и не сделать что-нибудь, за что меня посадят в тюрьму. Я бы не выдержала. Слишком любила свободу.

– Очень извиняюсь, – сказала я обманчиво спокойным тоном, когда Култи закончил свою тираду.

Я ощущала на себе взгляды Харлоу и Дженни. Харлоу выглядела так, будто вот-вот взорвется от смеха, а Дженни явно размышляла, успеет ли она меня перехватить, если я решу, что от двух до пятнадцати лет за решеткой – это не так уж и много.

Никто не проронил ни единого слова.

На этом послеигровая встреча закончилась, оставив в воздухе липкую неловкость. Подозреваю, виновата в ней я.

Как нормальный и адекватный человек, я спокойно начала собираться. Харлоу, проходя мимо, сжала мое предплечье; ничего не сказала, но будто благословила действовать, передав свое внутреннее бесстрашие. А вот Дженни подкралась сзади, обхватила за плечи и прошептала:

– Саламандра, я не хочу навещать тебя в тюрьме. Оранжевый тебе не идет, и ты не особо подходишь на роль… ну, знаешь… чьей-нибудь «подружки».

Вот умела же Дженни снижать накал! Рассмеявшись, я приобняла ее за талию. И откуда она так хорошо меня знала?

– Обещаю не делать ничего криминального.

– Честно?

– Честно.

Она мне, кажется, не поверила, но руку все же опустила.

– Очень тебя прошу. – Дженни с мольбой заглянула мне в глаза.

Я не сдержала улыбку и кивнула.

– Честно.

Она опустила глаза, но в итоге кивнула.

– Тогда до завтра?

Я заверила ее, что мы точно увидимся завтра, и мы попрощались. Поле к тому времени практически опустело, но нужный мне человек оставался. Глубоко вздохнув, я взяла себя в руки и мысленно сказала, что поступаю правильно. Надо заканчивать с этим безумием.

И я знала, что для этого нужно сделать.

Он стоял у края парковки, когда я закончила писать Марку, что задержусь. Там же, где я раньше его подбирала. Он не ожидал, что я подойду к нему сзади. А если и ожидал, то только с ножом в руке.

– Мне надоело с тобой собачиться, – предупредила я. Мне плевать, кто нас видит. Я стояла и смотрела ему прямо в глаза. Вся красная и потная, но все же. Есть шанс, что от меня даже попахивало, но мне нужно выложить ему все, что я думаю. Сейчас же. Я ткнула пальцем в сторону стадиона.

– Пойдем.

Култи отпрянул, хмурясь.

– В смысле?

Я настойчиво махнула ему.

– Пойдем. Не собираюсь весь сезон быть твоей девочкой для битья. Один на один, побеждает тот, кто первым забьет семь голов.

Он приоткрыл рот. Моргнул. Затем поморгал еще, сбитый с толку.

– Пойдем.

– Нет.

– Да пойдем, – повторила я.

– Двадцать третья, нет.

– Култи. – Я махнула ему, давая последний шанс согласиться и не усложнять нам обоим жизнь.

– Ты издеваешься.

Ну ладно. Я фыркнула и глубоко вздохнула.

– А ты трусишь.

Возможно, не стоило этого говорить, потому что он мгновенно напрягся и поджал губы. Ну, что сказать. Я свое дело сделала.

– Повтори-ка?

– Повторяю: ты трусишь. – Обалдеть. Обалдеть, я назвала Райнера Култи трусом. Отступать некуда. Сказала «А», говори и «Б». – Серьезно. Чего ты боишься? Ты же знаешь, что лучше меня. Я тоже это знаю, так что давай заканчивать с этим говном. Пойдем сыграем.

– Я не собираюсь с тобой играть, девочка, – ровно процедил он сквозь зубы.

«Девочка».

Могла ли я промолчать? Конечно.