Путешествие в полночь - Мила Нокс

Змеевик умолк, раздумывая. Теодор напрягся, девушки мрачно уставились на парня.

– Отец мне рассказывал о Багровых топях вот в связи с чем… Там, на краю топей, – Змеевик кивком указал в сторону, – живет кое-кто. Их называют кэпкэунами или ограми. – Он втянул воздух, будто перед прыжком. – И они хищники.

– Спасибо за отличную новость, – помолчав, убитым голосом произнесла Шныряла. – Ты мастер обнадеживать.

– Кэпкэуны – самые жуткие существа, о которых я слыхал. К счастью для нас, они селятся по берегам, в саму топь не лезут. Туда ходят лишь по своим проверенным тропам, к источникам, чтобы набрать крови, особенно в голодные времена. А так ловят все, что попадается по пути. Не здесь, в лесу. Если мы пройдем по топям тихо, быстро и только по тропе, думаю, обойдется. В любом случае выбора у нас нет. Нимерица ведет туда.

По небу, низкому и багровому, тянулись тучи, между которыми иногда проглядывала луна – бледная и щербатая головка тухлого сыра. Сквозь пелену на севере тускло светилась комета, мерцая над едва заметной полоской нимерицы, словно свеча, зажженная в конце тропы, куда игроки должны прийти в итоге.

– Не нравится мне это, – пробормотала Шныряла. – Мне много чего не нравится, уж вам-то не знать! Но эта дрянь, пожалуй, будет самой отвратной. – Она решительно воткнула нож в землю. – Что зверю в топях – опасность, для человека и вовсе смерть, – сказала девушка, поправляя платок на лбу. – Я поведу вас.

– Если проведешь, – вырвалось у Теодора, – я твой должник. Сделаю что хочешь.

Шныряла хмыкнула, затягивая концы косынки потуже.

– Отлично. Тогда готовься танцевать жок. В одних сапогах.

Она загоготала во все горло, Змеевик лукаво приподнял бровь, и даже Санда вдруг рассмеялась. Затерянные в огромном темном мире, они стояли на краю топей маленькой тесной кучкой так близко, как никогда. И Тео, улыбнувшийся шутке Шнырялы, впервые за все путешествие в Полночь почувствовал то, о чем говорил Кобзарь: «Вы вчетвером», что долдонил Змеевик: «Держитесь вместе»…

Да, это единственная возможность выжить. Тео вспомнил, как надумал уйти, продолжить путь в одиночку. Сейчас та идея казалась самоубийством.

И в этот миг, когда все улыбались, в этом всем было что-то… общее. То, что зовется «мы». Сейчас каждый говорил: «Мы должны справиться. Мы будем вместе. Мы победим».

У Тео мурашки побежали по коже, когда он понял: в пугающей неизвестностью Полуночи этим троим – Вику, Саиде и Шныряле – он может доверять. Внутри затеплилось то самое чувство, которое испытал, услышав слова Саиды в ночь перед встречей с лидерцем. Теодор понял. Почувствовал.

Он не одинок.

Вдруг что-то дернуло его глянуть назад, в лес. И там, на тропе, исчезавшей между деревьями, ему почудилось… Теодор судорожно втянул воздух. Высокий черный силуэт не шевелился. Просто стоял, колыхаясь дымчатой черной свечой, сливающейся с ветвями.

«Уйди!» – мысленно заорал Теодор. Не знал почему. Будто что-то подсказало. Будто внезапно появились силы и знание, что делать, чтобы отогнать тень.

Темнота осела, попятилась за деревья и растворилась в глубине чащи.

Тео удивленно вытаращился. Он что, правда… прогнал ее?

– Что такое? – Рядом с ним возникла встревоженная Сайда. – Ты что-то увидел?

– Д-да так. – Тео откашлялся, чтобы поскорей совладать с голосом. – Показалось.

Санда переступила ближе, еще чуть-чуть – и ее плечо коснулось бы руки Теодора. И тоже посмотрела в лес. Казалось, из чащи – там, где над верхушками деревьев взлетали и кружили черные вороны, еще слышался тот жуткий скрип.

– Как думаешь, – девушка понизила голос, – о чем он говорил?

Тео понял, что она имеет в виду Кровавое Древо.

– Я… я не знаю, Санда.

Раздался лай, и они обернулись. Перекинувшаяся Шныряла, стоя на кочке, злобно тявкнула им двоим, и Тео пошел назад, помогая Санде переступать через ручьи, поддерживая ее за локоть, когда она нащупывала твердую почву ботинком. Санда вцепилась в его предплечье, боясь отпустить хоть на миг. Тео на миг захотелось поднять руку и накрыть ее пальцы своей ладонью. Просто. Без слов. Чтобы дать понять: он рядом. Санда поймет. Он был уверен, девушка ничего не спросит, она просто позволит это сделать: накрыть ее руку своей.

Но Тео все-таки не стал.

И они пошли по чавкающим топям туда, где в багровой туманной глуши тонули скрюченные деревья и мерцала нимерица, за Шнырялой, которая пробовала тропу лапой, приникала к земле, принюхивалась и прислушивалась.

Теодор мазнул взглядом по Санде: мимоходом, чтобы не привлечь внимания. Губы сомкнуты, лоб покрыт испариной, но сквозь бледность и страх проступало упрямство. И Теодор понял, что ему нравится это. Нравится, что она такая. Несмотря на всю слабость – упрямая.

И знал, что именно это он уважал в своем отце. Ненавидел, но уважал. Что, прикладывая своим упрямством, не мог переломать ее, отцовскую волю. В этой потерянной девочке, которая ищет салфетку, чтобы вытереть руки, которая верит принцу из шкатулки, есть стержень, и его не так-то просто сломать.

Тео нравилось это. Нравилось, что кто-то может идти ему наперекор, стоять на своем, упрямиться, встречать его силу своей силой. Это было хорошо.

Иначе он бы просто не смог.

«Неужели я начинаю… начинаю…» Тео вдруг признался себе: чтобы ни случилось, даже если бы сейчас на них выскочила целая ватага кэпкэунов, – он не смог бы оторвать Санду от себя.

Не смог бы оторвать себя от нее.

Тео не понял, что его разбудило.

Он встрепенулся, поднял голову и первым делом выругался: заснул на посту! Протирая глаза, хлопая по щекам, огляделся: все в порядке, все рядом. Загнанные, уставшие и перепуганные до смерти, путники съежились на буроватом островке посреди гнилого моря, в окружении заводей и бочаг с красной водой, запекшейся и черной у берегов. Стояла глубокая тишина, в воздухе ни дуновения – тяжелые испарения, набрякнув, распластались у самой земли.

Тео посмотрел на Санду. Она, скорчившись, спала рядом. Тео мог бы протянуть руку и отвести упавшие ей на лицо волосы. За Сайдой посапывала Шныряла, дергая лапой, и Тео подумал, что ей наверняка снится, как она разукрашивает чью-то морду. Возле Шнырялы лежал, положив одну руку на грудь, а другую на рукоять меча, Вик. Лицо – непроницаемое. Тео даже поежился. Каменный и бледный, словно мертвец.

Снова взглянув на Санду, Тео слегка успокоился: вид девушки, спящей так мирно и беззаботно, забывшей о тревогах, дал какое-то утешение. Но что-то ведь его разбудило. Какой-то звук. Прислушался: ничего. И все-таки… Тео наклонил голову вправо, потом влево, разминая шею, и поднялся на ноги осмотреться.