Нежеланная императрица, или Постоялый двор попаданки - Ксения Мэо

посмотреть, стоит ли он того, чтобы тратить на него наши золотые.

Остальные хмыкают и переглядываются. Проверяют, как я себя поведу.

Я удерживаю взгляд на купце.

— Вы проделали долгий путь, — отвечаю я спокойно, не позволяя их манере общения сбить меня с толку. — Значит, уже решили, что стоит. Иначе не тратили бы время.

За моей спиной ветер колышет вывеску таверны, в воздухе пахнет травами и древесной смолой. Купцы смотрят на меня внимательно.

— Деревня у вас… простенькая, — лениво замечает молодой с усмешкой.

— Простенькая, но вы же здесь, — парирую я. — А значит, не такая уж она и простая.

Помощники, столпившиеся за спинами купцов замирают. Сутулый хмыкает, а тот, который с нервными движениями — я буду называть его Нервный — прячет улыбку.

— Хм, — Брюхо качает головой, но теперь смотрит на меня чуть более внимательно, как на достойного собеседника. Он не ожидал отпора, но, похоже, это ему нравится.

Я выдержала проверку.

— Ладно, девонька, поговорим о деле, — произносит он деловито. — Мне не ваша ткань нужна, а сам краситель.

Некоторые остальные купцы одобрительно кивают, явно обсуждали это между собой.

— Краситель, — спрашиваю я утвердительно и медленно киваю. — Можно. Он тоже в продаже. Но он изготавливается по старинному рецепту, который держится в секрете, так что вам придется подождать. Назовите объем.

Купец прищуривается, видно, что оценивает, насколько я уверена в себе. Затем, кивнув своим людям, бросает:

— Пятнадцать унций.

Я прикидываю в уме. Это много. Это долго. И дорого.

— Двадцать золотых за унцию, — говорю я спокойно.

Купец не моргает, но по легкому напряжению в челюсти видно, что цена ему не по душе. Остальные переглядываются.

— Итого триста золотых? — уточняет он, скрестив руки.

— Именно, — киваю я.

Он вздыхает, но не спорит.

— Ладно. Когда заезжать?

— На изготовление потребуется время. Пришлите человека через две недели, к тому моменту вся партия будет готова.

Купец явно недоволен сроками, но понимает, что выбора у него нет.

— Так тому и быть, — бросает он и отходит назад.

Остальные купцы до этого лишь слушали, но теперь смотрят на меня уважительно. Они видят, что я не прогнулась, и это значит, что со мной можно работать, не боясь обмана, но и скидок не будет.

— Вы можете остаться в Зеленой, — продолжаю я. — Мы предложим вам местные товары, возможно, вас что-то заинтересует. Вы ведь торговать приехали?

Трое купцов быстро переглядываются и соглашаются.

Молодой с узкими губами, правда, машет рукой и садится в повозку:

— Мне тоже краситель. Унции три. Тоже придется подождать?

— Три дня, — отвечаю не моргнув глазом, потому что знаю, что такое количество красителя уже изготовлено.

Молодой забирается в карету, его возница запрыгивает на козлы и пускает лошадей вперед. Дальше, видать, поехали торговать.

— Пока у нас нет отдельного торгового места, — я открываю дверь таверны оставшимся купцам. — Можете пока расположиться в обеденном зале и при желании остаться на ночлег.

Брюхо, Сутулый и Нервный все же решают остаться и проходят в заведение. Следом их помощники начинают заносить сундуки с товаром. Обеденный зал оккупируется полностью и становится похожим на торговый павильон.

Я сразу поворачиваюсь к Джейкобу.

— Сходи к старосте, пусть организует наших сельчан, чтобы предложили инкервильским купцам свои товары, — говорю вполголоса. — Сегодня устроим ярмарку прямо в таверне.

Вскоре деревенские начинают подтягиваться, несут свои товары, которыми делились со мной бесплатно. Тут они могут выменять их на что-то и очень довольны.

Приходит не так много жителей, но те, кто пришел, находят своих покупателей.

Нервный предлагает на обмен выделанные шкуры, Брюхо — столовые приборы из хорошего прочного металла, а Сутулый — ржаную муку. Их товары переходят местным в обмен на домашние яйца, сырое куриное и так полюбившееся мне вяленое мясо, кто-то из жителей приносит полочки для мелочей, созданные по образу и подобию тех, которые я разместила в таверне. Они пользуются особой популярностью, и крестьянка даже получает заказ на ещё несколько таких!

Бетти и Роза до вечера обслуживают гостей, подают им ужин, прибирают, следят, чтобы всем всего хватало, и торг заканчивается. Купцы уставшие, но довольные покидают мою таверну и направляют стопы в Инкервиль.

Сама я с ног валюсь от усталости, поднимаюсь наверх как вдруг из тени в холле появляется фигура. Тот самый наглый постоялец.

Он встает прямо передо мной, наклоняется так, что едва не касается моего виска носом, и доверительно произносит на ухо слова, которые меня повергают в едкий гнев.

43

— Ну и что же, Ваше Величество, — голос постояльца звучит с ленивой насмешкой, будто он заранее уверен в своей правоте. — Почувствовали вкус власти?

Меня мгновенно пронзает ярость.

Я вскидываю голову и смотрю ему прямо в глаза. Он стоит слишком близко, нависает, в темноте коридора его лицо скрывают тени, но черты угадываются. Высокий. Гибкий. Глаза поблескивают с каким-то лисьим прищуром.

— Ошибаетесь, — выговариваю спокойно, но щедро сдабриваю металлом. — Власть — это ответственность. Вы, видимо, не различаете этих понятий.

Он ухмыляется и делает шаг вперед. Мне некомфортно, но это игра на прощупывание границ, не двигаюсь. Выдерживаю его давящее присутствие.

— А может, просто не признаетесь себе, что вам это нравится? — мурлычет он, в тоне что-то мягкое, обволакивающее. Слишком самоуверенное.

— Может быть, вы и правы, — отзываюсь я, чуть наклоняя голову. — Мне действительно нравится видеть, как мир становится лучше. А вам?

Постоялец чуть опускает веки, но выражение лица не меняется.

— Интересный ответ, — говорит он тихо, задерживая дыхание, отступает на шаг.

Я выиграла эту схватку.

— Но вас он не устроил, — парирую я.

Он чуть склоняет голову, смотрит с видом «не в этот раз, но я тебя достану».

Я жду. Он будто что-то оценивает, прислушивается.

— Вы слишком остры на язык, Ваше Величество, — наконец произносит он.

— Считайте это привилегией правящей особы, — отрезаю холодно и уверенно…

В этом человеке слишком много чего-то неуловимо властного и довлеющего. Иногда мне кажется, что он не просто человек, но всякий раз это чувство рассеивается, не успев кристаллизоваться.

Постоялец щурится и растягивает губы в хитрой улыбке, но больше ничего не говорит. Лишь молча делает шаг в сторону, освобождая путь.

Я гордо поднимаю голову и