Плацдарм «попаданцев». Десантники времени - Александр Конторович

Впрочем, это их проблемы — кто у кого где сидит. Я в темпе рубаю кашу с мясом, хвалю жену и бегу на конюшню. Потому что хотя фактически там все делают Яго (другой, но тоже крещеный индеец) и три брата-апостола, Педро, Андреас и Хуан, но обязанностей начкона с меня никто не снимал и потому надо несколько раз в день забегать, проверять и по результатам хвалить или ругать.

На конюшне все в порядке. Больных нет, в разъездах четыре упряжные лошади и шесть верховых. Все сходится — две пароконных повозки, что вернутся сегодня с угольного разреза, и два патруля по три человека. Выпускаем коней на водопой, потом я бегу на планерку.

Опаздываю — склянки бьют, когда я еще только подбегаю к штабу. Впрочем, Клима я обогнал. Начштаба демонстративно смотрит на часы, но ничего не говорит. Перекличка, отчет о событиях за ночь (слава Богу, ничего особенного не случилось), планы на сегодня. У меня до обеда — химлаборатория, после обеда до ужина — конное дело, после ужина — лекция на тему «Время и календарь».

Последнее, кстати, идея сеньориты Долорес. Не эта конкретная лекция, а вообще — употреблять по полтора часа в день на взаимное обучение. Дескать, «обучая, мы учимся сами», и еще много веских причин. Только спать на лекциях не дают.

Ну вот, цели определены, задачи поставлены, за работу, товарищи! Поспешаю за миссис Годдард. Она за время нашего здесь пребывания похудела, раздалась в плечах и установила в химической лаборатории свою единоличную диктатуру. И требует странного. Например, записывать весь процесс очистки растворителей в лабораторный журнал. Зачем? Мы же уже это столько раз делали. И вообще обидно — как анализ, так ей. А как перегонку или ректификацию проводить — обязательно надо меня приковать к аппарату. Ничего, я на конной подготовке ее на Долли посажу — посмотрим, кто кого переупрямит.

Яго (третий, тоже крещеный индеец из миссии, но этот совсем молодой и смышленый) уже растопил очаг под дистиллятором и парогенератором. Я собираю приборы для перегонки. До боросиликатного стекла нам еще далеко — и боратов нет, и нужной температуры при варке удержать не можем, но бутылочное стекло получается неплохо. По крайней мере, удалось и колбы сделать, и холодильники. Вот резины остро не хватает. Оно, конечно, конические шлифы и разные муфты и переходы частично заменяют резиновые трубки, но вот без гибкой трубки в лаборатории — вилы. Хорошо еще, что паровое отопление наладили — иначе с тем же ацетоном мы работать просто не смогли бы. Горюч, зараза, и летуч.

Впрочем, установленный у нас порядок имеет и положительную сторону — всегда ясно, какой реактив где искать и в какой бутылке что налито. Даже если это что-то поставлено отстаиваться неделю назад. Так, вроде все готово. Кричу Егорке,[2]чтобы подбросил дров и потихоньку пускаю пар в водяные бани.

Минут через полчаса, когда «головы»[3]отрезаны и во всех трех аппаратах термоскопы (для термометров у нас руки еще кривоваты, но «показометры» с единственным делением — температурой кипения того или иного вещества — мы понаделали во множестве) показывают, что идет чистый продукт, я делаю пометки в журнале и хочу позвать Егорку. Поздно — его уже зацапала миссис Годдард. Вручила ступку с какой-то бурой гадостью, и теперь индеец сосредоточенно растирает ее в пыль и слушает лекцию по химии. Обучение без отрыва от производства. Предлагаю свои услуги. Ступка и, главное, образец, который надо измельчить, для меня находятся. Всеслав сумел объяснить индейцам наш интерес к камням, и теперь у нас один шкаф забит мешочками с ярлыками, на которых характерным почерком написано что-то вроде «Камень с полуденного склона холма, на котором Быстроногий Олень в год долгой зимы добыл лося».

Самые необычные камни мы уже изучили — киноварь, самородная медь с большой примесью серебра, пирит, разноцветные кремни, и теперь мучаем те, что похожи на железную руду. Какой в этом смысл — не понимаю. Я бы начал с тех образцов, что дали качественную реакцию на хром и марганец, ведь нам нужны легированные стали. А зачем нам количественный анализ железной руды? Так, у аппарата с бензолом пополз вверх столбик в термоскопе. Пошли «хвосты»,[4]надо бы вмешаться…

Вот за что я люблю простую перегонку, так это за быстроту. Не прошло и четырех часов, а уже все готово. Это вам не ректификация, когда надо сутками дежурить у установки. До обеда меньше получаса, Егор, уже не занятый у топки, помогает мисс Годдард (эх, умеет же она себя так поставить, что даже мне, в принципе, равному по положению, хочется вытянуться по стойке «смирно»), так что я, получив разрешение, бегу домой — поесть, приласкать жену и, главное, подготовиться к вечерней лекции.

Мы меняем мировую историю. Нашими стараниями средневековые китайцы посещали берега Калифорнии и оставили там клады. А Ломоносов изобрел холодильник Либиха, колбы Эрленмейера и Вюрца, открыл принцип Ле Шателье, законы Ома и Авогадро и правило Буравчика. Про Буравчика — шутка. Остальное, увы, серьезно. Надо же как-то объяснить хроноаборигенам источники наших доходов и знаний. Особенно падре Хосе.

Святой отец наблюдателен, пронырлив и дотошен. Навещая свою племянницу (железный повод, даже командир не запрещает), обязательно сцепляется с кем-нибудь языком. Меня, грешного, спросил, как меня ранили в бою с Sucio Ingles de cerdo.[5]Ну «ранило» — громко сказано. Просто когда я, ошалев от дыма и грохота, бросился банить заряженную пушку, Анатолий вразумил меня пальником по башке. А он, зараза, тяжелый и с угловатой железкой — держателем фитиля — на конце. Иезуиту я, разумеется, военной тайны не выдал, сказал про шальную пулю и как-то незаметно для себя показал ему воздушный компрессор, который мы испытывали на ресурс. Падре осмотрел его с интересом, расспросил, зачем нужны ребра охлаждения на цилиндре, змеевик и ресивер. То, что воздух при сжатии нагревается, его, похоже, удивило.

Не успел дон Хосе со своими, то ли телохранителями, то ли оруженосцами скрыться за холмами, как меня взяли в оборот наши особисты. В общем, лучше бы я при встрече с падре онемел, окаменел и одурел до полного идиотизма. Потому что даже черт не разберет — что из наших знаний в данных условиях анахронизм. Проклятый 1791-й! Не то что «лампочка Ильича» — лампочка Дэви пока не изобретена. И Вольта не додумался еще до своего столба. А падре уже видел у нас электрогенераторы. Причем автомобильные — в алюминиевом корпусе и с выпрямительными диодами. Тут мы все дружно выругались. А выругавшись, задумались — что же нам говорить любознательным и дотошным собеседникам.

И скажу вам без ложной скромности — это я предложил валить все на Михайло Васильевича Ломоносова. Он, во-первых, действительно был очень умный и разносторонний человек, во-вторых, в Европе практически неизвестен. Будут докапываться — скажем, что-де многие свои открытия и наблюдения он не обнародовал, так как предвидел их военное применение. А откуда мы это знаем — так ведь мы же русские. Тайное знание получено нами от предков, общавшихся с прославленным ученым — печку топивших или там мусор в лаборатории подметавших…