Тайна дочери пророка. Рука Фатимы - Франциска Вульф

Вечером, незадолго до захода солнца, караван остановился на привал. Они добрались уже до большой, окруженной невысокими холмами долины, где всем хватило места. Лошадям вдоволь травы, а в быстром ручье журчит чистая, прохладная вода. За короткое время на берегу ручья разбили сотни шатров. Повсюду горели костры, на них грелись громадные котлы с супом. Беатриче поразилась дисциплине и организованности монгольских всадников, которые мгновенно развернули походный бивуак. А ведь они почему-то считаются дикарями.

Беатриче вместе с Маффео сидели в шатре и ели горячий, вкусный суп – им налили из общего котла. Она старалась не смотреть на Минг: та с презрительной миной восседала напротив и ничего не ела. Считала ниже своего достоинства китаянки принимать участие в этой общей трапезе.

Поведение ее бесило Беатриче. В круглом куполообразном шатре при всей его простоте – нет ни ковров на стенах, ни прочей роскоши – так уютно и тепло. Шатры обтянуты снаружи кожей, а потому непродуваемы – в такой холод это совсем не лишнее. На полу лежат подстилки, обернутые мягкими шкурами и теплыми одеялами. Не пятизвездочный отель, но как временное пристанище на средневековом маршруте совсем неплохо.

Минг что-то бормотала себе под нос по-китайски, но перевода не надо, ясно и так: проклинает темных монголов.

Беатриче искоса взглянула на Маффео, склонившегося над миской с супом: будто не слышит, что там бормочет китаянка. А может, и правда не слышит или привык к злобным выпадам старухи, и слова ее отскакивают от ушей. Сама же она, не в силах и не желая сдержаться, крикнула Минг:

– Закрой наконец свой рот! Настоящая культура – это терпимость к другим народам! Прежде чем ругать монголов, хорошенько подумай. Будь все китайцы такими же, как ты, – их признавали бы безнадежно отсталой нацией!

Минг сощурилась, и Беатриче испугалась, что та вцепится ей в лицо и выцарапает глаза… Но старая китаянка не шевельнулась.

– Скоро увидите, – зашипела она, – когда приедем в Тайту! Увидите сами, какой народ сильнее. А монголы окажутся там, где им и место, этим нищим погонщикам скота! – И поднялась. – Извините, господин, я пойду спать, если больше не нужна вам.

Она поклонилась Маффео и, семеня, отправилась на свое место.

– Будь с ней осторожнее, Беатриче! – тихо предупредил Маффео, вытирая рот платком. – Минг из тех, кого лучше не делать своими врагами.

Совет явно запоздал – она давно уже сделала ее своим врагом.

– Пожалуй, я тоже пойду спать, – только и ответила она Маффео, – очень устала. Сколько еще осталось до Тайту, не знаешь?

– Думаю, около восьми дней. – И он помог ей встать.

Беатриче с трудом поднялась с пола. Болей в спине нет – седло оказалось удобнее, чем ей сначала показалось, – но страшно болят икры и внутренние мышцы бедра. Шатаясь от усталости, она дошла до своей лежанки, устроилась на ней. Как с такими болями завтра снова садиться на лошадь и целый день скакать верхом? Впрочем, к завтрашнему вечеру должно стать лучше… И она медленно перевернулась на спину.

С ее места видно: Минг дремлет в центре шатра, рядом с костром, и свет его освещает ее морщинистое лицо. Что она имела в виду, говоря о Тайту и о монголах? Что ждет их после переселения туда: какое-то предательство? Или там и впрямь водятся «злые духи», как сказал Марко?.. Неужели китайцы выстроили дворец хана так, что он скоро обрушится на его голову? Что бы там ни было, а лицо Минг даже во сне сохраняет озлобленное выражение. Это не предвещает ничего доброго. Маффео сказал – нельзя делать из нее врага. Но чем старуха способна навредить ей?

«Отравить может», – мелькнуло в голове. Такая возможность существует каждый день: вся пища идет через ее руки…

Вырисовывается весьма безрадостная картина: с этого дня нельзя быть уверенной ни в чем. Надо, пожалуй, подумать, как избавиться от нее. Завтра же придется попросить Маффео дать ей другую служанку. И с этой мыслью она погрузилась в сон.

Догорают последние костры, отбрасывая слабый мерцающий свет на шатры, где дремлют путники в ожидании завтрашнего дня. Скоро огни угаснут, шатры погрузятся в темноту. Только звезды по-прежнему сияют в небе, возвещая о доброте и всемогуществе Аллаха.

Ахмад на мгновение остановился, глядя в бескрайнее небо – венец творения Аллаха. Завороженный красотой и мирным покоем пейзажа, спрашивал себя, зачем он здесь. Почему не в своем шатре, не спит, как все? Он устал и слишком стар, чтобы справиться с той миссией, которую сам на себя возложил.

Правильно ли он поступает? Была ли на то воля Аллаха, чтобы он совершил эту месть? Как можно преклоняться перед добротой Аллаха и в то же время твердо верить, что он избран им, чтобы выполнить его волю и лишить жизни человека? Жизни, дарованной ему самим же Аллахом…

– Наконец-то! – услышал он чей-то голос из темноты. – А мы уж думали, что ты не придешь!

Насмешливый голос венецианца прервал его размышления и вернул к реальной жизни. Ахмад вытер пот со лба – словно только что пробудился от кошмарного сна… Но сон ли это? Неужто его одолевают сомнения? Ахмад тряхнул головой. Не испытание ли это? Испытание на стойкость и готовность совершить во имя Аллаха все – ради чистоты веры? К счастью, миг сомнений миновал. Теперь он снова знает, зачем он здесь, и полон решимости выполнить свою задачу. Он последний и единственный член Братства, оставшийся в живых после той бойни, развязанной монголами. Хюлегю – вот имя того гнусного мерзавца, который погубил Братство служения Аллаху. За это злодеяние он должен понести кару – тысячу раз заслуженную кару!

Ахмад вдохнул холодный, чистый воздух – минута слабости осталась позади. Он подошел к венецианцу, обнял его и расцеловал в обе щеки – словно единоверца.

– Прости за опоздание, раньше не мог.

Он взглянул на стражника: опустившись на корточки, тот сидит на земле, свесил голову. Кривая сабля и щит беспомощно болтаются у него в руках.

– Что это с ним?

– Спроси у Зенге, – ответил молодой венецианец. – Не знаю, как ему удалось усыпить стражника.

– У каждого свои секреты.

Из темноты возникла фигура Зенге. Этот монгол огромного роста и очень худой; длинный черный плащ висит на нем, как перья на ободранной полуживой вороне. Вид жутковатый…

При дворе хана поговаривали, что Зенге связан с черной магией и водится с духами и демонами. И Ахмад готов поверить в это.

– Ну, в чем дело? Что вы на меня уставились? – подал голос монгол.

– Может, ты сам объяснишь нам, в чем состоит твой план, – отвечал венецианец. – За этим мы и собрались.

– Мой план? – смеясь, повторил Зенге.

От этого смеха у Ахмада мороз прошел по коже.

– Хотите сказать – как я могу помочь вашим интригам?

– Называй как хочешь! – с раздражением откликнулся венецианец. – Главное – поскорее приступить к делу и…