Синдром отсутствующего ёжика - Наталия Терентьева

Папа Владика огляделся в нашей прихожей и ничего не сказал, хотя хотел, я видела. Ничего хорошего, видимо, сказать он не мог, поэтому и промолчал. Но что уж такто? Он ведь тоже гдето жил до своих нынешних хором в новом доме. Хотя, возможно, он жил с родителями в большой сталинской квартире гденибудь на Ленинском проспекте и с трудом представляет себе, как можно уместиться вдвоем на площади тридцать восемь метров. Как, например, мне трудно себе представить, как можно жить впятером в одной юрте. Зимой умываться снегом, его же пить, растопив в огромном черном котелке, варить на нем суп из жесткого, чуть солоноватого мяса любимого коня, отбегавшего свое, постоянно пользоваться открытым огнем, верить, что в нем живут могучие духи, очень редко мыться, особенно зимой, и быть при этом абсолютно счастливым.

– Я могу посмотреть, где Владик будет спать? – чуть суховато спросил меня мужчина.

– Пожалуйста.

Я никак не могла избавиться от ощущения, что папа Владика разговаривает со мной, как барин. Я не часто испытываю такое неприятное чувство, может, оттого, что работаю в бесплатной поликлинике и родители крайне редко смотрят на меня сверху вниз. Они могут негодовать, орать, требовать, но всегда с некоторой оглядкой и опаской.

Я провела папу Владика в комнату, которая тут же наполнилась запахом его одеколона, сегодня показавшегося мне резковатоэкстравагантным.

– Вот здесь, наверно, на кровати моей дочери… На диванчике, вернее.

– А ваша дочь, простите, где? Она не придет? – спросил папа Владика, с сомнением оглядываясь на притихшего Гришу. Мальчик сел у закрытого пианино, положил руки на крышку и так сидел, глядя перед собой.

– Моя дочь… – я заставила себя улыбнуться, – решила немного пожить у своего отца.

– Ясно. Ну, хорошо… Владик!

Маленький Владик, так и стоявший одетым на пороге комнаты, сразу, как солдатик, встрепенулся на папин голос и сделал шаг вперед. Как я не люблю слишком послушных детей! Знаю, какой ценой это дается. Редкий ребенок слушается из любви. Как правило, за торопливым исполнением всех родительских приказов стоит глубокий, сильный страх – боязнь крика, наказания, боли. Очень хотелось бы надеяться, что Владик просто привязался к своему папе после побега мамы.

– Вот здесь ты будешь играть, пока папа полетит в Тамбов. Ясно? Тетю зовут Александра Викт… – Он споткнулся и сам поправился: – Витальевна. Запомнил? Повтори!

Никто из трехлетних детей не может повторить мои имяотчество, но делают они это, как правило, очень забавно.

– Лессана… Вияна… – проговорил Владик, изо всех сил стараясь понравиться своему папе, это было видно.

– Гм… вот именно. Так, что я еще хотел? Телефон… мой мобильный… Запишете?

Я взяла свой телефон, чтобы вписать его номер, и в это время ему ктото позвонил.

– Что? Да я его… Ччерт… Надо было раньше лететь! Все! Через четыре часа буду! – Папа Владика обернулся на меня: – Бегу! Все! Надеюсь на вас! Я наберу вас!

Если бы не дурацкая ситуация, я бы залюбовалась им. Выше среднего роста, с прекрасными, чуть волнистыми светлыми волосами, в меру коротко стриженными, с прямым взглядом серых глаз, сейчас, когда он нервничал, он был просто невероятно хорош. Напомнил мне ретивого коня, с раздувающимися ноздрями, того самого, съеденного на день поминовения духов любящим хозяином…

Папа Владика через три ступеньки сбежал по лестнице, а я думала – крикнуть ему в окно или не крикнуть, что у меня всего пятьдесят два рубля в кошельке? Опозорить в своем лице всю бесплатную медицину и заодно упитанных и велеречивых заседателей Думы, прибавляющих мне к зарплате по тысяче рублей в год и с сочувствием обсуждающих проблемы бедности российского населения. Я бы посмотрела на какогонибудь заседателя, что бы он стал делать с той тысячей, на что бы нашел потратить… Смог ли бы он подкупить землицы к своим поместьям, гектаров эдак пятьдесять – такими категориями, кажется, оперируют сегодня власть предержащие, те, что самозабвенно и жадно и раздирают страну по кусочкам: это мне, это тебе, это снова мне, это тому, кто больше тебя заплатит…

Да, тысяча рублей… Действительно, смешная сумма. И я это понимаю точно так же, как и любой новоявленный российский помещик. Но как бы мне сейчас пригодилась эта тысяча! Или хотя бы ее половина…

Я на всякий случай заглянула в пакет, который принес папа Владика. Я не надеялась найти там конверт с деньгами, но, может, он хотя бы пару банок с протертым щавелем положил – или что там ел у себя дома Владик… Я хорошо помню полупустые банки с зеленым пюре на их кухне.

Увы, нет. В пакете ничего липшего не было. Но ведь я и не сказала про еду. А он не мог, конечно, предположить, что я нахожусь на таком краю бедности, что мне будет нечем покормить ребенка. Я ведь ничего не рассказывала ему ни об украденной зарплате, ни о том, что Ийке нужны были деньги – не просить же ей было у почти чужих людей денег на жвачку и колготки…

Так, а я сегодня звонила Ийке? Да, кажется, за всеми своими приключениями я, такая трепетная и чувствительная мамаша, стала забывать о собственной дочери. Я быстро взглянула на часы. Можно ли ей звонить так поздно?

Но сначала я раздела Владика и подвела его к Грише:

– Мальчики, познакомьтесь и подружитесь. Давайте посмотрим, какие игрушки есть у Владика. Сейчас я сделаю вам блинчики. И всем уже давно пора спать.

Краем глаза я наблюдала, как мальчики присматриваются друг к другу, и не вмешивалась, полагая, что им обоим может быть полезно это неожиданное знакомство. Позвав их ужинать, я взяла трубку и после минутного раздумья позвонила Ксении.

По тихому трагическому тону Ксюши я поняла, что попала невпопад, и хотела, извинившись, повесить трубку. Но она очень обрадовалась, услышав мой голос. И расплакалась. Я дала ей немножко поплакать, а потом спросила:

– Ксюша, что произошло?

И Ксюша стала мне рассказывать. Что уж тут поделаешь! Сначала я нервно поглядывала на часы, а потом и поглядывать перестала, поняв, что уж Ийке я точно сегодня не позвоню. А ведь набрала Ксюшин номер в уверенности, что сейчас быстренько денег попрошу у нее на десять дней и после этого, глубоко вдохнув, позвоню своей глупой малышке.

Я смотрела, как оба мальчика с аппетитом едят блинчики, и слушала Ксюшу. Пару раз мне хотелось нажать на кнопку отбоя, как будто связь прервалась. Но как тут нажмешь! Мне было жалко подружку, хотя сегодня ее проблемы казались мне сущей ерундой. Но все равно каждый живет в клубке своих болей и страданий, иногда так запутываясь в них, что перестает воспринимать окружающий мир.

Хорошая, милая, добрая Ксюша. И все время попадается как раз на своей наивности и доброте. Вот и сейчас. Как взрослая женщина может верить, что порядочный мужчина поставит свою фотографию в трусах на сайт знакомств? Ясно же, что потом он будет сидеть в этих трусах (или в других, домашних, посвободнее) перед компьютером и выбирать себе приятельниц – на сегодня аппетитную блондинку, похожую на ту, что была у него в прошлом месяце, но помоложе, а на завтра – худощавую брюнетку, похожую на его учительницу английского языка в школе, от взгляда которой он тупел и потел на каждом уроке.