Тверской Баскак - Дмитрий Анатолиевич Емельянов

рук. В голове стояла только злость на самого себя, и вопросы: Что я сделал не так? Почему они даже обсуждать условия не стали?

Прошелся по двору, наорал на Куранбасу, затем еще кому-то попало ни за что. Поискал глазами Калиду, но тот, словно почувствовав мое настроение, как сквозь землю провалился. Солнце уже начало клониться к закату, и я понял, что если сейчас останусь сидеть в четырех стенах, то меня разорвет от злости. Вскочил, думаю, махну на ту сторону Волги, в свой строящийся острог. Там все свое, все крутится согласно моей воле и моим замыслам. Никто со мной не спорит и оскорблений в лицо не бросает, авось полегчает и что-нибудь путное на ум придет.

Вышел с кремля через малые ворота и спустился к Тверце. Здесь торговые причалы и наша плоскодонка на берегу лежит. Кстати, эта нехитрая лодчонка в первый день своего прибытия сюда произвела настоящий фурор. Еще бы, в эти времена из одного ствола получают одну доску, поэтому плавсредство такого размера проще выдолбить. Один ствол — одна лодка, или одна доска?! Выбор очевиден.

Наша же лодчонка собрана из пиленных досок, немудрено что до сих пор народ глядит на нее как на блажь миллиардера. Это первая проба моей циркулярки ножного привода, но здесь на правом берегу про мои «изобретения» ничего не знают. Товар готовится к ярмарке и лишняя шумиха мне пока ни к чему. За сохранностью секрета следит Калида, а значит я спокоен, муха без его догляда не пролетит.

Иду, вижу у лодки кто-то стоит. Это дело обычное, любопытных все-еще хватает, так что, не задумываясь, подхожу ближе и узнаю тысяцкого, вместе с ним и одного из купцов, что был на встрече.

Пытаюсь скрыть бурлящее во мне раздражение, но в голосе все равно сквозит недовольство.

— Неожиданно! Чем обязан столь нечаянной встрече?

Оторвав глаза от лодки, Лугота поднял на меня взгляд.

— Да вот пришли на твою лодчонку взглянуть. — Он усмехнулся в бороду. — Занятная вещица.

После этих слов зависла неловкая пауза. В соответствии с нынешними понятиями, после похвалы я должен сказать что-нибудь доброе в ответ, но мне совершенно не хочется этого делать, и я упрямо молчу.

Еще подождав, Лугота все же продолжил.

— Мы тут потолковали между собой… — Его взгляд вновь кольнул меня настороженностью. — Не все согласны со мной, но вот Зуб, да еще кое-кто, сочли возможным прислушаться… — Тут тысяцкий замялся и, переглянувшись со своим спутником, добавил. — Но есть опасения. В общем, такое дело. Прошлой зимой ты попросил, и мы твою просьбу уважили. Зерно всем миром тебе собрали. Теперь люди хотят видеть, что ты слово свое держишь.

Я уже понял весь расклад, и куда он клонит. Эта лодчонка, как доказательство всех тех небывалых слухов, что ходят обо мне по городу. Она словно убеждает, что вложиться в меня можно и нужно, что возможно у меня в запасе еще не одно такое чудо. За этим они и пришли сюда. Глянуть еще раз и еще раз удостовериться, что перед ними не волшебство какое, а дело рук человеческих. Их манит реальность будущей прибыли, но и останавливает не менее реальная опасность попасть в просак.

Все эти мысли читаются на мрачном челе замолчавшего тысяцкого, но я тоже молчу и жду, что же он выберет. Мой взгляд давит на боярина, и тот, резко оборвав тишину, заканчивает свою мысль.

— Так вот что, наместник, я тебе скажу. Ежели ты свой прошлый долг погасишь, то мы с Алтыном готовы обсудить наше с тобой товарищество.

Перевожу взгляд с одного на другого и держу паузу. Мне надо подумать. Урожай собран, и зерно у меня есть, но планы на него у меня были другие. Мыслилось мне сначала его продать, а долг вернуть уже серебром, но по прежней цене. Если же я отдам зерно сейчас, то на продажу у меня ничего не останется. Они, конечно, в своем праве. Я обещал расплатиться осенью, и вот она осень пришла. Нужно держать слово, но делать этого мне очень не хочется.

Неожиданно в голове появляется мысль, как выйти из положения с выгодой для всех, и я неспешно, словно бы обдумывая, озвучиваю его.

— Хорошо! Я готов вернуть долг с процентами, как договаривались, но…

Замолкаю, и Лугота раздраженно не сдерживается.

— Что опять?! До чего же ты скользкий тип, фрязин!

Мне всю жизнь до этого говорили, что я слишком добрый и доверчивый, так что воспринимаю последнюю фразу как комплимент и продолжаю свою мысль.

— Я верну ваши тридцать и плюс проценты, еще семь мешков, как мой вклад в наше общее предприятие. Ты, Лугота, их примешь и всех кредиторов успокоишь, но раздавать не будешь. Все вернем после зимних торгов. Я брал его по цене четверть гривны за два пуда, но если все получится как надо, то на ярмарке мы продадим его по пол гривны за пуд. Эту разницу я считаю мы должны поделить поровну между мной и моими заимодавцами. Так я думаю, будет справедливо.

Переглянувшись с купцом, Лугота неодобрительно покачал головой.

— Многим это не понравится. Ты брал зерном и обещал вернуть зерном, а сейчас меняешь правила на ходу. Нехорошо!

На такую предъяву я уже нашел ответ.

— Я не только эти правила меняю. Как ты, наверное, заметил, новая цена вообще зависит от смены правил. Грядут перемены, тысяцкий Твери. — Глядя ему прямо в глаза, протягиваю открытую ладонь. — И тут либо ты со мной вместе будешь строить великое будущее города Твери, либо навсегда останешься старостой этой забытой богом деревушки.

Почти черные прищуренные глаза держат меня под прицелом слишком долго, и моя рука продолжает висеть в пустоте. Я уже начинаю подумывать, что опять ошибся, но тут громадная пятерня тысяцкого сжимает мою ладонь, и над самом ухом звучит его голос.

— Постарайся, чтобы мне не пришлось жалеть об этом дне.

* * *

Низкий частокол кремля на холме, давящее серое небо, а вдоль укатанной зимней дороги немногочисленные избы посада.

«Вот такая она ныне Москва».

Усмехаясь про себя, шагаю вслед за Куранбасой к крайней избе с покатой соломенной крышей. Половец распахивает дверь, и из нутра по носу сразу же бьет вонью гнилой соломы. Сбиваю с валенок снег и вхожу в вонючий теплый закуток сеней, так называемой веранды в русской избе.

«Плевать! — С радостью захлопываю дверь. — Главное — тепло, и нет этого поганого пронизывающего ветра».

К не самым приятным запахам, преследующим меня повсюду в этом времени, я уже привык. Как показала практика, это