Другие правила - Дмитрий Евдокимов

– Спасибо, Миха, вовек не забуду!

– Бывай. И помни, что я сказал!

Только после этого я с огромным облегчением смог покинуть гостиничный номер с опасным гостем. Проследив из окна кареты за отъездом санного экипажа с Воротынским, я наконец и сам дал команду возвращаться во дворец.

С Федором всё равно собирался сегодня пообщаться, посмотрим, может, и эту крамольную тему удастся затронуть. Не то чтобы я так уж проникся «вселенским горем» бывшего дружка Бодрова и царевича Алешки, но выглядел он достаточно раскаявшимся, речь его показалась мне вполне искренней, да и просто было какое-то несоответствие наказания преступлению во всей этой истории. То есть на словах всё выглядело основательно: подстрекательство к покушению на жизнь и свободу членов царской семьи да связь с иностранными агентами. А по существу-то просто пьяные разговоры и переписка с невестой-иностранкой. Ну, либо я чего-то не знаю. Думаю, что в этом случае мне объяснят, что к чему, и в просьбе Воротынского откажут. По крайней мере, я сдержу обещание и поговорю со старшим царевичем.

С Соболевыми я почти весь январь виделся только урывками, хотя и находились мы большей частью под одной крышей царского дворца. Всему виной «силирийское нашествие», как уже успел окрестить приезд венценосной делегации из соседней страны ивангородский высший свет. Великий князь Дарко Первый с княгиней-матерью и свитой провели в нашей столице все новогодние и рождественские праздники, а после еще две недели отгуляли на свадьбе силирийской княжны Стефании и царевича Алексея.

Естественно, что и государь, и наследник трона как представители принимающей стороны вынуждены были уделять много внимания во всех смыслах дорогим гостям. Сначала не так много, но чем дальше, тем всё чаще и чаще приходилось участвовать в различных мероприятиях и нам с Натали.

Как быстро заметил царевич Федор, мой цветущий и слегка насмешливый вид быстро заставлял скисать княгиню Петру. Будь моя воля, я бы эту стервозную интриганку пинком под мягкое место вышвырнул из Ивангорода. Но нельзя – высокая политика!

В общем, только два дня назад все смогли свободно вздохнуть после отъезда силирийской делегации в Клинцы. Так что заглянуть на огонек к Федору мне сам бог велел.

Едва завидев меня, секретарь царевича Семен Вилков исчез за дверью кабинета, чтобы спустя минуту появиться вновь. Распахнув передо мной дверные створки, он торжественно провозгласил:

– Князь Холод к вашему высочеству! – после чего мгновенно испарился.

– Ах ты мерзавец, – от неожиданности я растерялся и не успел ухватить наглеца за ворот. Решил было нагнать его в приемной, но вовремя остановился – вроде уже вошел в кабинет и как-то неправильно бросаться в погоню за секретарем своего непосредственного начальника. Из состояния замешательства меня вывел громкий смех Федора Ивановича.

– Видишь, Никита Андреевич, как он не любит этого прозвища! А ты говорил, что нарочно факты подгоняет под легенду!

– Да уж вижу, ваше высочество, вижу.

– Федор Иванович! – возмущенно заявил я, подходя к столу, за которым уже располагались царевич и начальник Сыскного приказа, и усаживаясь в свободное кресло. – От вас не ожидал такой провокации!

– Да ладно тебе, Миха, нет ничего зазорного в таком прозвище.

– Я – это я. И никакой сказочный злодей тут ни при чем! – безапелляционно заявил я.

– Ну, никакой он не злодей. Скорее, просто строгий, но справедливый хозяин Севера, – неожиданно заступился за сказочного персонажа Глазков.

– Ба! Никита Андреевич! – я сделал вид, что только заметил присутствие в помещении главного розыскника. – Сколько лет, сколько зим! В смысле, сколько лет, сколько зим не видел вас, и еще бы столько же не видеть!

– Я тоже тебя люблю, Бодров, – усмехнулся Глазков, – ты не поверишь – скучаю!

– А уж как я вас люблю, незабвенный Никита Андреевич! – не остался в долгу я.

– Аж слезу прошибает от этой нежной встречи двух друзей, – взял на себя труд остановить нашу перепалку Федор. – Хватит паясничать. Мы тут как раз о тебе говорили.

– А я-то всё думаю, чего это у меня уши горят? – не удержался я от смешка, но это было уже нервной реакцией на известие – неужели он знает про Воротынского?

– У меня здесь два письма на ваше имя, Михаил Васильевич, – с этими словами Глазков протянул мне исписанные чернилами бумаги, – вот первое, взгляните.

– А позвольте поинтересоваться, почему эти письма попали к вам, если адресованы мне? – тут я уже подпустил в голос побольше холодка, поскольку понял, что о сегодняшней встрече никто еще не знает.

– Не обессудьте, Миша, работа у меня такая, – Никита Андреевич развел руками, – слишком уж респонденты у вас заметные.

Что там еще за респонденты такие заметные, что Сыскной приказ заинтересовали? Писать приходится постоянно, поскольку ни телефонов, ни интернета здесь нет, а сообщения как-то передавать нужно. Для чего-то сверхважного используются специальные курьеры или доверенные лица типа Игната, Иванникова или Сушкова, но всё остальное идет через фельдъегерскую службу. С входящей корреспонденцией та же картина – что не вручается мне лично, то попадает к фельдъегерям. Понятное дело, что там без контроля Глазкова не обходится.

Сначала я перебрал листы первого письма, отыскав обратный адрес: «Фрадштадт, Джон Джонсон». Очень информативно. Уж мимо такого отправителя Никита Андреевич пройти никак не мог.

– Ну и что тут у нас? – отчаянно стараясь сохранить на лице невозмутимое выражение, я углубился в чтение. Это было письмо Воротынского, и представляло оно собой очень грубо состряпанную провокацию. Ну, и подпись говорила сама за себя.

– Каково? – ехидно улыбаясь, поинтересовался Глазков, как только я дочитал письмо.

– Необычайно мерзкий пасквиль, – я передернул плечами – хотя и был предупрежден о содержании письма, но читать подобное всё равно было неприятно. – Никита Андреевич, вы можете не дружить со мной, но со здравым смыслом-то дружить просто обязаны.

– Ой, Бодров, да перестаньте вы уже считать себя центром мироздания, – начальник розыскников махнул на меня рукой, добродушно улыбаясь при этом, – думаешь, я прямо не ем, не сплю, только и жду любого повода, чтоб тебя в измене обвинить? Да делать мне больше нечего! Конечно же, я понимаю, что всё это – полная ерунда, написанная рукой всем нам хорошо известного Андрея Воротынского. И подписана в лучших традициях фрадштадтского «тонкого» юмора. Кстати, такой же фамилией представлялся тот самый фрадштадтец, который участвовал в вашем похищении, что наводит на определенные мысли, а также дает нам повод перейти к письму номер два.

Жестом фокусника он выудил из своего портфеля и протянул мне второе письмо.

Посмотрим, что тут у нас вторым сюрпризом идет. Ага, да это же от Яноша письмецо! Ответ от улорийского короля пришел. И каков будет его положительный ответ? А вот и нет, ответ отрицательный. Жаль-жаль-жаль! Ага, свое разбирательство назначил через три месяца. А до тех пор, мол, запретил Курцевичу покидать имение. Так я и поверил, что Янош сам это придумал! Заманить меня пытаются, на живца поймать. Ну-ну, поглядим-поглядим.