Песнь дружбы - Бернгард Келлерман

была отсюда вся рыночная площадь, и в то же время с площади их не было видно.

— Если я люблю мужчину, Вероника, — говорила Долли вполголоса, — он может со мной делать все, что хочет. Он может меня даже бить. Такой уж у меня характер!

Она думала о Генсхене. Она была снова влюблена без памяти.

Вероника презрительно засмеялась. Она сидела сгорбившись, подперев руками узкую голову. Она была так худа, что через платье можно было различить каждый позвонок. Вероника насмешливо взглянула на Долли.

— Нет, так далеко не уедешь, Долли! Это они как раз и любят — делать с нами все, что им вздумается. Ведь они все, все такие эгоисты! Ну, с меня-то уж, во всяком случае, хватит!

Она позвонила кельнеру и заказала рюмку коньяку. Когда Вероника пила коньяк, Долли знала: у нее что-то не в порядке.

— Разве ты все еще не имеешь никаких известий? И с поездкой в Копенгаген на этот раз ничего не вышло? — спросила она тихо и почти заискивающе.

— Нет! — Вероника энергично взмахнула рыжей гривой. — Но он был на конгрессе в Копенгагене. Я читала об этом в газете.

— Он был в Копенгагене?

— Да! И не нашел времени даже на то, чтобы написать мне открытку. Теперь я положу этому конец.

— Ты каждый раз так говоришь.

Веронике однажды улыбнулось счастье. Летом она поехала отдохнуть и в дороге познакомилась с одним господином. Это был не мужчина, а сущий дьявол. Он был, правда, не первой молодости, но таких мужчин она еще в жизни не видывала. Она мгновенно влюбилась в него. Это была настоящая любовь. Вероника просто голову потеряла, и они в тот же день отпраздновали свадьбу. Но тут выяснилось, что этот дьявол — знаменитость, даже мировая знаменитость, главный врач крупнейшей берлинской клиники. Ну что ж, это нисколько не могло помешать, не правда ли? Разумеется, нет, напротив, Вероника очень гордилась своим дьяволом. Тут, однако, обнаружилось, что у этой знаменитости есть жена и почти взрослые дети. Это было, разумеется, ужасно, и счастье Вероники превратилось в огромное несчастье. Она могла видеться со своим любимым дьяволом только изредка, несколько дней в году, не больше. Но ведь она любила его!

Он преподносил ей подарки, она могла иметь все, чего пожелает. Но что за радость? Разве это жизнь? Раз в несколько месяцев, два-три дня! А в остальное время? Что делать в остальное время? Ведь она молода и создана не из дерева, отнюдь нет. Приходилось «лакомиться», то тут, то там «лакомиться». Вероника употребляла это выражение тогда, когда начинала презирать самое себя. Приходилось «лакомиться» поцелуем, ласковым словом, а иногда и кое-чем иным. Нет, говорила она себе, так продолжаться не может, это просто невыносимо, она должна положить этому конец.

Вероника выпила свой коньяк и закурила. Передернув узкими плечами, она тихонько рассмеялась.

— Ах, — сказала она, — не следовало бы принимать все это так близко к сердцу — мужчины вовсе этого не заслуживают. Послушай, Долли, что я тебе скажу. Не показывай им, что ты их любишь. Никогда не показывай! Слышишь?

О, Долли вовсе не такая простушка! Раньше чем она проявит малейшую благосклонность к мужчине, он должен дать ей клятву, торжественную клятву.

— Я напишу ему сегодня же, — заявила Вероника, — сегодня я положу конец.

Ах, как часто она говорила это! Потом приходила телеграмма, она бросала все и уезжала. И так длилось уже два года.

Долли продолжала развивать свои мысли. Она обдумывала великолепный план, пришедший ей в голову. Ей не удавалось хоть минутку поговорить с Гансом без помехи — дверь то и дело отворялась. Вчера она вдруг вспомнила о маленькой дачке, которая была у Нюслейнов на окраине города. Ах, сам бог внушил ей эту мысль! Там даже есть железная печка, вовсе не нужно ждать, пока потеплеет. Замечательно! В этом домике она сможет наконец совершенно спокойно побеседовать с Генсхеном. Но он должен ей дать клятву.

Гансу жилось теперь неплохо, да он и не жаловался. Он часто улыбался про себя, глаза его становились плутоватыми. Нет, он нисколько не скучал в этом городке, и для этого ему даже не приходилось прилагать особых усилий. Он был здесь ни при чем. Больше всех его интересовала Вероника, с дерзкой рыжей гривой, узкой головой и изумительными ногами. Она таинственно влекла его к себе, ее серые глаза странно улыбались каждый раз, как она на него смотрела. А Долли — та просто с ума спятила. Она совала ему сигареты, любовные записочки, училась у него делать прически, специально для того, чтобы находиться постоянно вместе с ним. Но она уже начала докучать ему своей ревностью. Когда приходила Вероника, она ни на секунду не оставляла их вдвоем.

Сегодня Долли сказала ему:

— Я придумала замечательный план, как нам побеседовать наедине.

— Какой?

— Через несколько дней я смогу вам сказать больше, Генсхен!

Долли побывала на маленькой дачке, вытерла пыль, придала комнате более уютный вид. Дров там было достаточно. Долли ежедневно таскала из кассы пятьдесят пфеннигов — этого никто не мог заметить. На эти деньги она покупала вино, ликер, сигареты, яблоки, печенье, шоколад. Ах, она мечтала о настоящей оргии, о неслыханном кутеже. Все будет как в сказке, и Генсхен будет только диву даваться.

— Вы свободны сегодня вечером? — шепнула она Гансу, сидя в кресле, в то время как он причесывал ее, — это был их урок. Ее лицо пылало, глаза многообещающе искрились.

— Сегодня вечером? Да! — Генсхен был приятно поражен.

— Отлично, отлично! Я ведь говорила вам о моем плане… Так вот, если хотите… — Долли шептала тихо и обольстительно.

У Ганса дух захватило. Хочет ли он? Наконец нечто положительное, до сих пор была одна сплошная ерунда — суета, поцелуи, письма, а по-настоящему ничего не выходило.

— Но где? — спросил Генсхен. — Разве это возможно здесь, в таком забытом богом местечке?

Долли торжествующе улыбнулась.

— Прекрасно! — Она слышала, как бьется ее сердце. Судьба свершилась, подумала Долли. О господи, она уже сейчас так взволнована, она, наверное, сделает сегодня какую-нибудь большую глупость. Она возбужденно зашептала ему на ухо. За кладбищем… Там между садами есть широкая дорога… в конце ее стоит домик, а перед ним — высокий флагшток. Других флагштоков там нет. Из трубы будет идти дым. Света, разумеется, не будет.

— В одиннадцать часов. Хорошо?

— Хорошо! — восхищенно прошептал Генсхен. «О, эти девушки, — подумал он, — чудесные создания!»

В одиннадцать часов, взволнованный приключением, он пробирался по рыхлому снегу. Вот флагшток, вот пахнуло дымом. Дверь домика открылась, и полные руки Долли