Дороги и люди - Константин Багратович Серебряков

Кстати, с поездкой на Южсиб связано знаменитое выступление писательницы в печати «Выбор варианта», направленное против уже утвержденной трассы одного из участков строившейся магистрали как нерентабельного, оставлявшего в стороне белорецкие рудные залежи и огромные лесные богатства. Решение было пересмотрено, предложение Шагинян принято.

Статьи, очерки, исследования, книги. И нескончаемые поездки по стране и за рубеж... Что бы сказал тот парень, посетивший ее выставку и выразивший свое удивление словами: «Это невозможно!» — если бы узнал, что вся эта непрерывная огромная деятельность принадлежит человеку, умеющему слушать людей, но уже давно лишенному великого блага слышать? Большая часть работы Мариэтты Сергеевны протекала в то время, когда еще не существовали слуховые аппараты, и каждую информацию она должна была получать с невероятным усилием. А ведь она никогда не жаловалась на это.

IX

Весною 1968 года предстоял юбилей писательницы.

Три года назад перед этим я посетил Мариэтту Сергеевну в Ялте, в разгар ее работы над очередной книгой. За это время она закончила большой роман-хронику «Первая Всероссийская», написала серию очерков о Франции, Голландии, Англии, Италии — очерков, возникших в результате утомительных и длительных зарубежных поездок, в которых глаза, чувства и мысли были «загружены» до отказа. Немало часов, дней и месяцев провела она в архивных и библиотечных занятиях в Лондоне, Париже, Риме, Венеции, Парме и приступила к последней главе новой книги «Четыре урока у Ленина».

Восьмидесятилетие — очень серьезная дата, и было бы неуважением к пройденному писателем большому пути говорить о нем в обычных юбилейных тонах. Поэтому, снова подъезжая к Ялте, я попытался наметить для себя — хотя бы в самых общих чертах — те главные вехи, из которых складывается не «юбилейный», а жизненный, человеческий портрет. Не «юбилейный» еще и потому, что о Шагинян нельзя говорить в рамках какого-либо возраста. Диву даешься, как могут одновременно уживаться в ней столь разные человеческие состояния — от наивной непосредственности детства и мгновенной юношеской увлеченности чем-нибудь и кем-нибудь до мудрой зрелости пожилого человека и трогательной старческой воркотни! Мариэтта Сергеевна — прабабушка и, будучи прабабушкой, остается «разъездным корреспондентом» — редкий случай в газетной практике, если уж не единственный.

Печатью неповторимой оригинальности и яркого, ясного мышления отмечено все, что написано ею за десятки лет. И в последние годы — так же свежо, как полвека назад.

...И вот я опять в Ялте. Она все та же — яркая и сумрачная, тихая и оживленная. И все та же сердитая Мариэтта Сергеевна, встречающая словами: «Приехали мешать работать!»... Все та же Шагинян с притягательной добротой в глазах.

Я всегда поражался не только творческой активности Мариэтты Шагинян, но и ее магической силе привлекать людей к себе, интересоваться ими и заинтересовывать их собой. Уметь слушать — искусство. И более трудное, чем говорить... Мариэтта Сергеевна протягивает поближе к вам малюсенький микрофон слухового аппарата и с такой пристальной внимательностью и заинтересованностью смотрит на вас, что вам обязательно хочется заговорить. В живых ее глазах вы как бы слышите себя — она необыкновенно восприимчива к тому, чем живет ее собеседник. Она не перебьет вас, а даст закончить мысль. И сама, разговаривая, умеет прочесть в глазах собеседника, все ли ему ясно.

Круг интересов ее необычайно обширен. Но в каждый данный момент всегда рационально организован — ей надо знать то, что сейчас необходимо. Разбрасываться нельзя. Надо уметь отсекать побочные интересы и «побочную работу, какой бы увлекательной она ни казалась, чтобы суметь целиком отдаться главной».

Она все делает основательно и с любовью. Крупный писатель, казалось всецело поглощенный творчеством, она с превеликим увлечением, которому могут позавидовать молодые хозяйки, возится на кухне, стряпает, накрывает стол, угощает гостей.

Притягательную силу личного обаяния Мариэтты Сергеевны чувствуют почти все, кому пришлось так или иначе встретиться с ней в жизни. Многие ощутили ее прямую помощь в трудные минуты жизни, ее влияние на свою работу.

А ее отношения с многочисленными зарубежными друзьями? Они, эти дружеские отношения, устанавливаются без посредства переводчиков — они возникают из личных, часто неожиданных встреч с людьми, с которыми ее сводят беспокойная судьба и собственная непоседливость.

Мариэтта Шагинян — человек щедрой самоотдачи; она, не задумываясь, отдает свое время и сердце людям, которые в этом нуждаются, и не замечает того, что тратит, как будто безрассудно, драгоценную жизненную силу, которую могла бы сохранить... И чем больше отдает, тем, кажется, бездонней становятся запасы ее душевно-духовных сил.

В свои годы Мариэтта Сергеевна сохранила удивительную молодость души. А ведь восемьдесят — это более чем часто время, когда график напряженной духовной жизни резко падает вниз, к закату.

Я понимал, что спросить у Мариэтты Сергеевны, в чем секрет молодости ее души, довольно нескромно и может вызвать у нее гневную отповедь. Но, видимо, я попал к ней в благоприятную минуту. Она призадумалась и ответила:

— У меня особая договоренность с временем, Временем с большой буквы. Я никогда его не оскорбляла — у меня не было за всю мою жизнь минуты, когда бы я почувствовала, что время тянется и мне скучно или что времени не хватает и мне некогда. И я никогда не позволяла себе что-либо делать лишь для того, чтобы «провести время». Может, поэтому оно и щадит меня. И не дает сразу почувствовать ту убыль, которая называется дряхлостью, будто бы обязательной для моих лет. Надеюсь, что и смерть придет ко мне отдыхом...

Мне вспомнилась «Ода Времени», написанная Мариэттой Шагинян в молодости:

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Как подойти к последней сени?

Как сердцу примириться, чтоб

Не быть, не слышать шум весенний

Земли, спадающий на гроб?

Но тяжкой ношей наши плечи

Обременяет ход времен, —

И вот уже не страшно встречи,

Упокоительной, как сон.

И вот насыщенный, изжитый,

Вкусивший от добра и зла,

Дух сам собой возводит плиты

Над жизнью — хладной, как зола.

. . . . . . . . . . . . . . .