Романовы - Надин Брандес

Я не умру в одиночестве.

Джой бежала рядом со мной, пока я гуляла по саду. Она встряхнула головой, и ее длинные уши упали на морду, как пушистые плавники. Я оглядела новых охранников и их пулеметы, расставленные по углам забора. Стервятники, следившие за нами. Ждущие нашей смерти. Или приказа стрелять.

Когда нас снова впустили в дом, подъехал грузовик с огромными металлическими решетками. Нас заперли в комнатах, но мы успели увидеть: они укрепляли железом деревянные ворота.

На следующий день Заш снова дежурил на лестничной площадке. Я заметила его, когда Ольга с утра отправилась в ванную. Я завтракала и думала, не попытаться ли еще раз поговорить с ним. Но он находился слишком близко к кабинету коменданта.

Потом я кое-что увидела в окне: Юровский выезжал через укрепленные ворота верхом, в компании еще двух солдат. Я наблюдала, как ритмичная рысь лошадиных копыт уводит группу большевиков по тропинке. Юровский исчез из виду, а на лестничной площадке остался единственный караульный.

Я вскочила и позвонила.

Заш ответил на вызов. Я вышла и закрыла за собой дверь, затем выдохнула его имя.

– Заш. – Сдержаться не удалось. Я обняла его, притягивая форму – гимнастерку охранника – к себе, не желая отпускать.

Самая большая наша близость, если не считать прикосновения его пальцев к моим и горестных объятий после смерти Ивана. Но прежней уверенности не было. Он не ответил на объятия.

Вместо этого Заш положил на мои плечи сильные руки – те самые, что подхватили меня на качелях, – и оттолкнул назад. Без агрессии.

– Выполняйте свои обязанности, гражданка.

Сбитая с толку, я снова огляделась, дабы убедиться, что мы одни. Может быть, он не понял.

– Юровского здесь нет. Он уехал верхом. Мы можем спокойно поговорить!

Что-то изменилось в его глазах, и меня охватило облегчение.

– О, вы здесь, – пробормотала я, как глупая девчонка. – Я думала… думала, возможно, вы… – Мой голос сорвался.

В его лице разгорелась борьба. Война льда и пламени. Морали и чувства долга. Я видела, как она нарастает, и знала: если позволю ему стоять и бороться с самим собой достаточно долго, он выберет лед. Верность большевикам для него безопаснее.

Я не могла так рисковать. Потерять его. Сжала его руку в своей. Он вздрогнул, но я держалась крепко, стараясь показать ему все свое тепло.

– Заш, пожалуйста, не оставляйте меня. Я не… Я не хочу умирать в одиночестве.

Я видела, что он понял правильно. Одна – не значит в одиночестве. Значит – без друзей. Во власти врага.

Его пальцы сжались вокруг моих, и я ухватилась за этот жест, как за спасательный круг. Он качнулся вперед на мгновение, затем, казалось, взял себя в руки. Выдернул ладонь из моей, и лед победил.

– Я здесь. Но вы же видели, что они сделали с Иваном. Я не готов забыть свой долг и рискнуть будущим ради… – он указал на меня, – этого. Вы не можете предложить мне ничего такого, ради чего я готов подставить свою жизнь под удар.

От отсутствия поддержки у меня похолодела рука. Такие слова, как дружба, доверие и, возможно, даже любовь, в моей голове теперь звучали на редкость глупо. Что ответить? Я была заключена в тюрьму так долго, что ухватилась за его согласие, как утопающая за соломинку травы?

– Вы готовы рисковать своей жизнью ради них? Ради большевиков, которые прострелили вашему другу голову? Ради тех, кто нападает на города и крадет средства к существованию людей? Для чего вы живете, Заш, если не для других?

Он вцепился в ствол винтовки, и внезапно я увидела перед собой незнакомца.

– Выполняйте свои обязанности, гражданка.

Я открыла рот, как выброшенная на берег рыба. Хватая воздух. Убедить не удалось. Поэтому я зажмурилась и заставила себя выровнять дыхание. Заш… мой Заш.

Распахнув глаза, я дала волю своему горю. Позволила ему понять, что смирилась с этой холодностью.

– Существует единственная причина, по которой я пришла сюда – чтобы увидеть вас.

Это заявление растопило его лед, но не до конца.

Я заставила свое сердце забыть о боли и собрала всю свою отвагу.

– Но если вы настаиваете… – Я развернулась и отправилась в кабинет Юровского. Пусть Заш попробует остановить меня. Посмотрим, как далеко зашла его лояльность к большевикам.

– Настя, – прошипел он, забыв о слове гражданка.

Я не остановилась. В комнате стало гораздо аккуратнее, чем тогда, когда Юровский допрашивал меня. Ни пустых бутылок, ни коробок. Он избавился от большей части бумаг и даже вытер пыль. Я опустилась на колени у шкафа. Сначала удавалось рассмотреть лишь тень. Но потом… я увидела матрешку.

Схватила ее и засунула в корсет. В кабинет вошел Заш и внимательно посмотрел на меня. Видел ли он ее? Заш стоял неподвижно – я почти приняла это за гнев, но скользящий по помещению взгляд выдавал беспокойство.

Я протиснулась мимо него обратно на лестничную площадку.

– Доложите обо мне, если нужно, но вы приказали выполнять обязанности. Моя обязанность – защищать семью. – Я подождала немного, надеясь, что он снова станет знакомым мне Зашем.

Он не отстранился. Не пошевелился. Не смягчился.

Со вздохом я вернулась к себе.

Итак, мы наконец приблизились к финалу. Белая армия не идет за нами. Прежнего Заша больше нет. Моя рука скользнула к матрешке. Теперь все зависит от меня.

Я спрятала игрушку в углу главной комнаты, прямо напротив стены кабинета Юровского, в своих сменных туфлях. Не идеально, конечно – но сейчас нигде не было безопасного места для нее. Оставалось надеяться, что карманные часы коменданта укажут на его кабинет. Я предполагала, что это поможет выиграть немного времени.

Никто из солдат не хотел с нами разговаривать. Они были всецело преданы Юровскому. Даже папа прекратил попытки общения с ними. Я обратила внимание: каждый раз он приближался к новому солдату будто по привычке, в его действиях и речи больше не было души. Он сдавался. Мы все опускали руки. Едва он успевал произнести три слова, как солдаты наводили на него оружие.

Никаких союзов не будет. Спасение или смерть.

Три дня подряд Юровский выезжал на лошади и не возвращался допоздна. В те дни мы гуляли в саду, но веселье едва теплилось. Мама наружу не выходила. Ольга оставалась с ней, чтобы почитать. Мария превратилась в собственную тень – ее взгляд был пустым, а Алексей с трудом выносил то, что его через день поднимали с постели.

Моя семья угасала.

Всякий раз, когда я видела Заша, он стоял неподвижно как статуя. Подняв подбородок и сжимая винтовку. Словно ледяная скульптура.