Романовы - Надин Брандес

– Настя, – Заш вернулся к началу лестницы и протянул мне руку, – пожалуйста.

Он казался сломленным.

Я приняла его ладонь, и он повел меня наверх.

Раздался выстрел.

Выстрел отдавался в моем черепе, как бесконечное эхо.

Он мертв. Ивана застрелили.

Заш, поднявшись по лестнице, привалился к стене и поднял дрожащую руку, чтобы прикрыть измученное лицо. Я почти не дышала. Не могла осознать.

Крик Марии пробивался сквозь стены, пока, казалось, не достиг каждого уголка России. Но последним ударом, вдребезги разбившим мое самообладание, стало мгновение, когда Заш, словно обессилев, упал на колени.

Я упала рядом, рыдая от страха и потрясения. Крепко обняла его, и он прижался ко мне, обняв одной рукой. Я утешала его, как только могла.

Всего секунду. Короткий, судорожный вздох, и затем он заставил себя подняться.

– Я… я не могу, – прохрипел он, судорожно глотая воздух. – Он войдет.

С лицом, искаженным гримасой боли, он помог мне подняться на ноги.

– Вы…

Я кивнула, приказав собственным мышцам удерживать тело.

– Понимаю.

Я сжала его руку так крепко, что ему, наверное, стало больно. Но иногда утешение должно ранить сильнее, чем горе, чтобы превратить его в утихающую печаль.

Мы расстались, и я вошла в нашу тюрьму. Сегодня Зашу придется быть большевиком, иначе он будет следующим, кто окажется с пулей в голове. Я пыталась успокоить его, как могла.

В главной комнате Мария свернулась клубочком на полу, причитая и царапая ногтями ковер. Я склонилась над ней, такая же дрожащая и опустошенная. Что сейчас произошло?

Послышалось движение.

– Папа… Папа, что мне делать?

Это был не отец, а Алексей. Он подкатился в мамином кресле и положил руку на мое плечо.

– Уложи ее в постель. – Его юное лицо застыло в мрачной решительности. Он и раньше видел смерть, когда ездил с папой к войскам накануне революции. Казнь Ивана ранила его в самое сердце, но он знал, как сохранять спокойствие и контролировать ситуацию.

Я же не понимала, как реагировать. Как осознать такое!

– Никто из нас не утешит ее, – закончил Алексей.

Папа отнес Марию на кровать. Я развернулась к распахнутой двери. Заш все еще стоял, прислонившись к стене на лестничной площадке, прикрыв лицо ладонями. Сила, проявлявшаяся порой, когда мои родные – брат или сестры – страдали, гудела внутри. Он выглядел таким слабым. Таким далеким.

Я прошла через комнату, желая захлопнуть дверь и оградить Заша от рыданий Марии, но рядом раздались сердитые шаги. Я отскочила назад. Заш глубоко вздохнул, протер глаза рукавом и вытянулся по стойке смирно. Ему не очень удавалось вернуть себе стойкость, даже на то, чтобы просто взять себя в руки, ушло много сил.

Услышав голос Белобородова, я закрыла дверь, слишком напуганная, чтобы смотреть ему в лицо. И молилась, чтобы он не вошел к нам. Пусть лучше идет к коменданту Авдееву.

Топот достиг лестничной площадки, и Белобородов рявкнул:

– Ты, иди и закопай тело!

– Слушаюсь. – Холодный отклик Заша можно было принять за готовность служить… или ненависть. Кажется, теперь я понимала, что помогает ему держаться.

Он отправился вниз, ступая тяжелее, чем обычно.

Белобородов и Авдеев удалились в кабинет. Я облегченно вздохнула и подошла к открытому окну. Я не хотела видеть тело Ивана, но и Заш тоже. Казалось, если я буду смотреть, хотя бы так мое присутствие придаст ему сил.

Хотя на стекле по-прежнему оставалась побелка, я наблюдала через отверстие.

Заш, спотыкаясь, шел через лужайку с лопатой. Другие большевики стояли на постах у ворот или рядом с машиной Белобородова. Зашу придется справляться со смертью друга в одиночку.

Едва он добрел до трупа Ивана, как Белобородов выскочил на площадку, сел в машину и умчался прочь от Ипатьевского дома. Как только ворота за ним закрылись, Заш упал на колени и подхватил окровавленное тело Ивана на руки.

Он укачивал мертвого друга, и боль, разрывавшая Заша изнутри, сопровождалась тихими всхлипываниями. Моя душа чувствовала это и плакала вместе с ним.

⁂

Мария не произносила ни слова. Не играла в игры. Ела так же послушно, как и собаки, но без особого энтузиазма. Почти как во сне. Ни одна попытка завязать разговор не была встречена ответом. Она находилась в другом мире.

Словно я уже потеряла ее, отдав Красной армии.

Когда она не ела, то лежала в постели, как мама. Никто из нас не винил ее, но и утешить не мог.

Я присела рядом и погладила пушок на голове спящей Марии. Начала растирать ей ноги, затем прижалась к ней и крепко обняла. Я должна была сделать хоть что-то. Она моя сестра. Неважно, чувствует ли она мои слезы, любовь, нежные поцелуи на щеке, все сестры так поступают.

Два дня спустя Авдеев вошел в нашу комнату. Его глаза покраснели, щеки обвисли, а кожа выглядела болезненной и бледной.

– Меня сменяют. Новый комендант прибывает сегодня днем.

– Вы остаетесь, чтобы ему помочь? – спросила я со странной надеждой.

– Скорее всего, нет.

Папа крепко пожал ему руку.

– Идите с нашими благословениями и любовью.

Подбородок Авдеева задрожал. Комендант кивнул и удалился в свой кабинет, чувствуя себя побежденным.

Мы сделали все возможное, чтобы привести в порядок свои комнаты, хотя этого не требовалось, так как уборка была одним из немногих способов, с помощью которых мы коротали время. Остаток дня мы чинили одежду, и я старалась выглядеть как можно опрятнее.

Я не знала, почему мы так поступили, – может, потому что, хотя Авдеев был постоянно пьян, жаден и во многом неумолим, он все же заботился о нас. Прислушивался к некоторым просьбам. Мы пришли к спокойному пониманию наших ролей, и он, казалось, ценил это так же высоко, как и мы.

Новый комендант нас не знает. Нам снова предстоит стать изгнанниками. Огромным упущением стал тот факт, что одна из подопечных Авдеева – бывшая великая княжна России – имела связь с одним из его собственных солдат. Показателем его излишней снисходительности. Тем самым он скомпрометировал Красную армию.

Ивана застрелили из-за этого. Из-за дурацкого поцелуя.

Я проверила матрешку в корсете, уверенная, что заклинание уже готово. Но шов по-прежнему был не более чем полоской света – ничего, что можно открыть руками. Часть меня ненавидела заклинание за то, что оно так долго формировалось. Но частично я доверяла папе и времени, которое требовалось, чтобы сильная магия вызрела должным образом. Особенно если это заклинание окажется таким мощным, как предполагал отец.