За Землю Русскую! - Александр Невский

Но при всем том им часто не хватает глубины характера, стойкости и выдержанности воли, самоотвержения, вследствие чего они оказываются неспособными к непрерывному труду, к тяжелой, будничной, если можно так выразиться, к черной работе, вызываемой глубоко сознаваемым чувством долга…

Они самонадеянны и часто дерзки до отваги, когда им благоприятствуют обстоятельства, когда удача венчает их усилия, но при этом малодушны и готовы падать духом при первом серьезном испытании. Ум у них гибкий, находчивый, соображение быстрое, они способны создавать смелые планы, но им недостает вдумчивости, глубины, охоты к серьезному изучению всех обстоятельств дела, всей наличной действительности…

Карамзин так характеризует Андрея Ярославича: «Этот князь имел душу благородную, но ум ветреный, неспособный отличать истинное величие от ложного». Это значит, что он не мог отрешиться от обычных представлений о чести властителя, от обольщения славой мира, не понимал, как его старший брат, что истинное величие состоит в отдании всего себя труду, которого не могут понять и оценить современники, значение которого сделается ясным разве для отдаленного потомства.

Мы видим, как он, «поспешный», по выражению его отца, действительно спешил получить великое княжение, не обращая внимания на права дяди и старшего брата. Но, добившись всего, на что он только мог надеяться при тогдашних обстоятельствах, он счел, что труд его окончен, что ему остается теперь только пользоваться плодами своих усилий.

Что положение его отечества изменилось, что его народ страдает от тяжкого ига, что малейшая неосторожность, один неверный шаг может навлечь на Русь еще большие страдания – это мало приходило ему на ум. О татарах в особенности не хотелось ему думать и вспоминать: он не любил советоваться со старыми боярами и предпочитал беседу молодых сверстников, не испытавших силы монголов.

Мрачные думы, порой посещавшие его, он спешил рассеять удовольствиями и развлечениями и между прочим со страстью предавался охоте, любимой забаве знатных людей того времени. В 1250 г. Андрей вступил в брак с дочерью галицкого князя Даниила Романовича и блистательно отпраздновал свадьбу. Это родство и близкое знакомство с Даниилом имело решительное влияние на его судьбу.

Даниил Романович Галицкий представляет самый яркий тип князя того времени, слишком свыкшегося с прежним строем жизни, чтобы примириться с новым положением, созданным покорением Руси татарами. В числе других князей и он изъявил покорность Батыю, но злее зла показалась честь, оказанная ему татарами, и его задушевной мечтой сделалось освобождение от позорного рабства.

Как и всем русским князьям того времени, зависимость от татар, конечно, не сладка была и Андрею, но он переносил ее как нечто роковое, необходимое и неотвратимое. При ближайшем знакомстве с идеалами и стремлениями тестя, симпатичный нравственный облик которого, без сомнения, произвел сильное впечатление на Андрея, гнетущее чувство недовольства могло и у него принять более осязательную форму, а именно: породить надежду на возможность избавления от ненавистного ига.

Он стал небрежнее относиться к своим обязанностям по отношению к татарам, может быть, не стал посылать богатых подарков в Орду, не слишком заботился о сборе дани. Получив великое княжение по решению верховного хана, он, очевидно, был слишком уверен в прочности своего положения и не принял в расчет того, что он нанес страшную обиду дяде Святославу, который дважды занимал великокняжеский стол и дважды был лишаем его своими племянниками.

Много горечи накопилось у Святослава… Сами татары, конечно, зорко следили за поведением князей, но, если бы даже от татар и укрылось настроение великого князя, все-таки Святослав, тоже, без сомнения, внимательно следивший за поступками Андрея, мог раскрыть им глаза и истолковать его поведение в смысле измены.

Уступив поневоле великое княжение Андрею, он действительно вместе с сыном отправился в Орду, всего вероятнее – с надеждой заискать расположение завоевателей и вернуть утраченное. Батый был уже стар, едва передвигал ноги и мало занимался делами. Действительная власть перешла к сыну его Сартаку.

Сартак принял Святослава благосклонно; тем с большей настойчивостью Святослав мог хлопотать о достижении главной цели своего путешествия и, очевидно, настолько вооружил хана против племянника, что тот отдал приказ царевичу Неврюю привесть к нему владимирского князя.

Такова последовательность событий, связанных с нашествием Неврюя, насколько можно судить по строгом соображении всех обстоятельств и внимательном изучении памятников. Поэтому невольно останавливаешься в крайнем недоумении перед взглядом знаменитого историка Соловьева, который видит причину горестного события в происках Александра Ярославича, будто бы оклеветавшего Андрея с целью добиться великого княжения…

«В 1250 году, – говорит Соловьев, – Андрей вступил в тесную связь с Даниилом Галицким, женившись на его дочери; а в 1252 году Александр отправился за Дон, к сыну Батыеву Сартаку с жалобою на брата, который отнял у него старшинство и не исполняет своих обязанностей относительно татар. Александр получил старшинство, и толпы татар под начальством Неврюя вторглись в землю Суздальскую. Андрей при этой вести сказал: «Что это, Господи! покуда нам между собою ссориться и наводить друг на друга татар: лучше мне бежать в чужую землю, чем дружиться с татарами и служить им».

Итак, герой, самоотверженно служивший родине, до изображаемого нами времени ни разу не обнаруживший в своей деятельности самолюбивых стремлений, сперва уступивший во уважение старшинства великое княжение своему дяде, затем брату, нежный родственник, горько рыдавший над гробом близких, милостивый «паче меры» не только к своим, но и к чужим, «милостилюбец, а не златолюбец, благ домочадец», оказывается не более и не менее как клеветником, наводчиком татар, из личного честолюбия готовым погубить брата и навлечь неисчислимые бедствия на родную страну!!!

Подобное обвинение, ложащееся кровавым пятном на память Невского, производит слишком тяжелое впечатление, вопрос слишком важен, так что мы должны как можно тщательнее рассмотреть все основания, на которые опирается знаменитый историк, вместе с разделяющими его взгляд писателями, – со всей добросовестностью и уважением к истине, которых требует самая важность предмета.

Однако, несмотря на весь вполне справедливо заслуженный авторитет историка, да не подумает кто-либо, чтобы предстояли особенно большие затруднения при устранении мнения, бросающего тень на светлый облик Невского героя: легкие облака не могут затмить лучезарного солнца…

Исходным пунктом прискорбной ошибки, в которую впадают историки, обвиняя Александра в «Неврюевом пленении», служит предвзятая мысль, что Александр, несмотря на все свои заслуги, несмотря на громкую славу, которой он пользовался и дома, и у татар, и в Западной Европе, – «до гор Араратских» и до «Великого Рима», не получив великого княжения, должен, мог быть недовольным, уступив младшему брату.

А если бы он не уступил Андрею и сам добился великого княжения, изгнав дядю Святослава, имевшего по старине бесспорное право на великое княжение, – что тогда сказали бы об Александре? Да сказали бы, что Александр воспользовался своим выгодным положением, чтобы попрать права, основанные на старшинстве, и затем, разумеется, последовало бы суждение, вызванное подобным же поступком его брата, Михаила Хоробрита: «Явление чрезвычайной важности, ибо здесь мы видим совершенный произвол, совершенное невнимание ко всякому родовому праву, исключительное преобладание права сильного».