За Землю Русскую! - Александр Невский

«Доколе нам меж собою бранитися?!» – восклицает он. Когда же, наконец, прекратится этот спор между им и дядей? И в самом деле, если бы Андрей имел в виду брата Александра, а не дядю, он, без сомнения, сказал бы: «наводити брат на брата татар». Но дело в том, что все время шла борьба не братьев между собой, а племянников с дядей.

«Александр, – продолжает историк, – был в это время в Орде и взял старшинство от хана: если бы он не был против брата, то почему не умилостивил Сартака, как умилостивлял его после, по случаю восстаний народных?»

Прежде всего скажем, что Александра именно и не было в Орде во время состоявшегося приказа Неврюю относительно Андрея. Одним уже этим фактом бесповоротно опровергается обвинение против Александра… Беляев обстоятельно доказал, что Александр не мог быть в Орде раньше конца июня или начала июля, между тем как Неврюй уже 23 июля переходил Клязьму.

Но предположим на минуту, что Александр успел прибыть в Орду к началу Неврюева похода – все-таки очень сомнительно, чтобы ему удалось умилостивить хана. Можно было, хотя и с трудом, укрощать ханский гнев по случаю восстаний народных, ссылаясь на многое: на неразумие толпы, на хищность сборщиков дани и т. п. Но что мог сказать Александр в извинение брата, раздражившего татар?

Разве Андрей обнаруживал склонность принести покорность хану? Не заявлял ли он гордо в это время: «Лучше отказаться от престола, чем служить татарам»? Как просить прощения тому, кто сам его не желает? Далее, – за народ Александр приносил хану извинения и ходатайствовал о милости в качестве признанного самими татарами его главы, и хан уважал его предстательство. Какое право мог иметь Александр, ходатайствуя за брата?

Наконец, достаточно ли велико было расположение Сартака к Александру в то время? Если Александр спасал русский народ от последствий ханского гнева, это еще не значит, что он во всякое время мог спасти всякого князя, вздумавшего прогневать своих властителей.

Известно, как строго смотрели татары на долг повиновения… Насколько велик был гнев хана на Андрея, видно из того, что впоследствии, когда Александр был уже великим князем и, следовательно, пользовался полным доверием хана, он, крайне сожалея о судьбе, постигшей Андрея, хотел дать ему Суздаль, но «не смеяше царя».

«Бегство Андрея в Швецию, – говорит далее Соловьев, – и радушный прием со стороны шведов может показывать, что они видели в Андрее врага Александрова».

Слишком слабое основание. Прежде всего, Андрей отправился не в Швецию, а к сыну своего мнимого врага – Василию, княжившему в Новгороде по отъезде отца… «Очевидно, – справедливо говорит Беляев, – Андрей не побежал бы к сыну своего врага, боясь, что его непременно выдадут татарам; да и в Новгороде бы его действительно схватили и отослали к хану, ежели бы в самом деле Александр был враг Андрею».

Между тем новгородцы не дозволили только Андрею оставаться у себя, высказав в этом случае замечательное благоразумие и трогательную заботливость об Александре, да и о самом Андрее: Александр был ведь в это время в Орде, где его могли задержать заложником, и тогда новгородцам для освобождения дорогого для них князя пришлось бы пожертвовать Андреем и самим отвезти его к хану… Радушие же шведов имело своекорыстное основание: они рады были удалению Андрея из Владимира, потому что оно избавляло их от непосредственного соседства с грозным Александром…

«Предположение князя Щербатова, что всему виною был дядя Святослав, не имеет основания, – утверждает Соловьев, – ибо Святослав не получил от перемены никакой пользы». Малопонятное соображение: как же мог Святослав воспользоваться переменой 1252 г., когда он в том же году умер?. По крайней мере, при назначении ханом на великое княжение Александра состояние здоровья Святослава исключало всякую возможность занять ему великое княжение…

Вот и все основания, которые приводит знаменитый историк в подкрепление своего взгляда!.

Постранствовав в чужих краях, Андрей в конце концов возвратился в отечество. Как же встретились братья? Андрей спешит к Александру, который встречает его с распростертыми объятиями, с «любовию», по словам самого Татищева, и спешит устроить его положение… Не так встречаются враги, причинившие друг другу незабываемые обиды!

Замечательно, что татары, наряду с Андреевой областью, опустошили и владения Александра, его родину – Переяславль, – и это они сделали также в интересах Александра, по его наущению?!

Наконец, скажем от себя, не чудовищно ли обвинять Александра в ужасах Неврюева погрома? Или он был настолько непредусмотрителен, что не мог предвидеть того грозного оборота, который приняли события под влиянием его наветов? Могли ли современники относиться с такою любовью, с таким, можно сказать, благоговением к Александру, если бы на памяти его лежало кровавое дело?

Тогда ведь не было дипломатических тайн, и причина нашествия Неврюя не укрылась бы от современников. Раскроем, например, Софийский временник. Разве можно было бы прочитать в нем следующие строки непосредственно после известия о Неврюевом нашествии: «Князь благ в странах не сбирая богатства и не презря кровь праведничу, сироте и вдовице вправду судя, милостилюбец, а не златолюбец, благ домочадец своим, а внешним своим от страны и приходящим от страны кормитель, на таковыя Бог призирает; и распространи Бог землю его, и богатьство и славу, и удолжи Бог лета ему».

Но – довольно!. Не обманывалось сердце русского народа, считавшего Александра своим ангелом-хранителем и горько впоследствии оплакивавшего его кончину, как всенародное бедствие, не погрешила и Православная церковь, причтя его, по указанию свыше, к лику святых.

Получив приказ привести непокорного владимирского князя, Неврюй собрал огромные полчища, притянув к себе силы двух царевичей – Котии и Олабуги Храброго. Александр, получив сведения о готовившихся событиях, поспешил в Орду в надежде предотвратить ужасы нашествия, но не имел достаточно времени, чтобы остановить поход. Уже «в канун Боришу дню безбожнии татарове под Володимирем бродиша Клязьму».

Великий князь Андрей Ярославич совершенно потерял голову: попеременно от крайнего малодушия переходя к заносчивости, он то обвинял других в своем несчастии, то гордо заявлял, что «лучше бежать в чужую землю, нежели дружитися и служити татарам».

Без сомнения, у него были благоразумные бояре, которые советовали ему поспешить в Орду с заявлением полной покорности и щедрыми подарками Неврюю, по крайней мере, уменьшить размеры несчастия, но он, вероятно, склонился на убеждения своих «младоумных советников» и принял самое несчастное решение – сразиться с татарами. Встреча произошла близ Переяславля, и «сразишася обои полци, и бысть сеча велика».

Русские потерпели поражение, сам великий князь «едва убежа». Пробыв немного времени в Новгороде, он, вероятно, по совету новгородцев, удалился во Псков, как в более безопасное место. Но татары могли настигнуть его и во Пскове. Поэтому Андрей увидал себя в необходимости бежать за пределы России и прибыл с молодой своей княгиней к немцам, в город Колывань. Оставив здесь княгиню, он отправился в Швецию – вероятно, чтобы выхлопотать себе помощь против татар.