Сталинград - Энтони Бивор

Немецкие войска также понесли очень большие потери. Не меньше шести командиров батальонов были убиты всего за один день, а численный состав рот сократился до 40–50 человек.[258](Общие потери на Восточном фронте к этому времени превысили 1 500 000 человек.) Допросы советских пленных показывали, что русские полны решимости стоять до конца. «Из нашей роты, – говорилось в одном донесении, – в живых осталось всего пять человек. Мы получили приказ ни за что не сдавать Сталинград».

Солдаты и офицеры Красной армии сражались доблестно и упорно. Они яростно защищали свою землю. «Здравствуйте, дорогие мои! – писал своим родным один боец. – С 23 августа мы постоянно ведем тяжелые бои с жестоким и коварным врагом. Командир взвода и политрук были тяжело ранены. Мне пришлось взять командование на себя. На нас надвигалось около семидесяти танков. Мы с товарищами обсудили положение и решили драться до последней капли крови. Когда танки проехали по окопам, мы забросали их гранатами и бутылками с зажигательной смесью».[259]Солдаты гордились тем, что защищают Сталинград. Они знали, что мысленно с ними вся страна. Конечно, все они прекрасно понимали, какие жестокие схватки ждут их впереди. В тот момент город обороняли меньше 40 000 человек – им и предстояло сдерживать натиск 6-й армии и 4-й танковой. Все командиры помнили, что Волга является последней линией обороны перед Уралом.[260]

В первую неделю сентября немцев переполняла уверенность в своей победе. Бои тяжелые, писал домой один солдат, «но Сталинград падет в течение ближайших нескольких дней».[261]«Как говорят наши офицеры, – делился со своими родными артиллерист 305-й пехотной дивизии, – Сталинград обязательно падет».[262]В штабе 6-й армии не скрывали торжества, когда офицер связи доложил о соединении южного крыла 51-го армейского корпуса с левым флангом 4-й танковой армии. «Кольцо вокруг Сталинграда на западном берегу Волги замкнулось!»[263]За период с 23 августа и 8 сентября – между форсированием Дона и выходом на окраины Сталинграда – 6-я армия взяла в плен 26 500 человек, уничтожила 350 артиллерийских орудий и 830 танков.

Паулюс получил письмо от полковника Вильгельма Адама, одного из офицеров своего штаба, который находился на лечении в Германии. Адам горько сожалел, что в такой исторический момент он не на фронте. «Здесь все с нетерпением ждут падения Сталинграда, – написал он своему командующему. – Хочется надеяться, что это станет переломным моментом в войне».[264]

Между тем ночи уже стали настолько холодными, что по утрам землю покрывал иней, а в брезентовых ведрах, из которых поили лошадей, вода затягивалась коркой льда. Русская зима скоро снова собиралась заявить о своих правах.

В это время мало кто из немцев видел главное препятствие, с которым предстояло столкнуться 6-й армии. Массированные бомбардировки люфтваффе не только не сломили волю неприятеля – страшные разрушения превратили город в идеальное поле смерти, которым скоро так эффективно воспользуются русские.

В первые немецкий народ узнал о Сталинграде как о военной цели из сводки о положении на Восточном фронте за 20 августа. Однако всего через две недели Гитлер, до того не желавший, чтобы его войска ввязывались в уличные бои в Москве и Ленинграде, вознамерился захватить город на Волге любой ценой.

В этом новом стремлении фюрера во что бы то ни стало овладеть Сталинградом значительную роль сыграли события на Кавказе – предположительно, главной цели вермахта второго военного лета. 7 сентября, в тот день, когда Гальдер отметил «прогресс под Сталинградом»,[265]недовольство Гитлера темпами наступления на Кавказе достигло предела. Фюрер упрямо не желал признать тот факт, что у фельдмаршала Листа не хватает сил для выполнения этой задачи. Генерал Альфред Йодль, недавно вернувшийся из штаба Листа, заметил за ужином, что военачальник только выполнял приказы ставки, то есть самого фюрера. «Это ложь!»[266]– взвизгнул Гитлер и в бешенстве покинул своих гостей. После этого, словно стремясь доказать, что его речи намеренно искажались, фюрер приказал стенографировать все, что он говорил на ежедневных совещаниях.

После триумфа в Польше, Скандинавии и во Франции Гитлер перестал принимать во внимание такую рутину, как поставки боеприпасов и горючего, а также бесперебойное обеспечение личного состава продовольствием. Он словно стоял выше обыденных требований. И данный взрыв гнева, похоже, свидетельствовал, что с психическим состоянием фюрера не все в порядке. Генерал Варлимонт, вернувшийся в ставку после недельного отсутствия, был потрясен застывшим взглядом Гитлера. Генерал подумал: «Этот человек посрамлен. Он потерял лицо и осознает, что роковая партия проиграна, Советскую Россию не удастся сокрушить».[267]Николаус фон Белов, адъютант фюрера от люфтваффе, тоже скоро понял, что ситуация полностью изменилась. «Все окружение фюрера производит удручающее впечатление. Гитлер оказался совсем один».[268]

Вероятно, в глубине души фюрер все-таки чувствовал – в конце концов, он несколько раз говорил, что неудача на Кавказе означает конец войне, однако смириться с этим не мог. Сообщение по Волге прервано, оборонные заводы Сталинграда лежат в руинах. Обе задачи операции «Блау» выполнены, но теперь фюреру нужно было во что бы то ни стало захватить город, носящий имя Сталина, словно это могло сломить врага. Опасный мечтатель за неимением лучшего готов был удовлетвориться символической победой.

Ему казалось, что два-три зрелищных успеха подкрепят иллюзию того, что Сталинград станет тем местом, где будет доказано превосходство германского оружия. В непрекращающихся боях на северном фланге 6-й армии граф фон Штрахвиц, прославленный командир 16-й танковой дивизии, доказал, что в длительном танковом бою успех определяется хладнокровием, точным прицелом и высоким темпом стрельбы. На дивизию шли русские «тридцатьчетверки» и американские танки, полученные по ленд-лизу, одна волна за другой. Высокие американские машины со слабой броней были легкой добычей. Советские танкисты их не любили. «Танки плохие, – рассказал на допросе взятый в плен механик-водитель. – Клапана постоянно ломаются, двигатель перегревается, трансмиссия никудышная».[269]