Сталинград - Энтони Бивор

Первые гвардейцы Родимцева, спрыгивая на мелководье, сразу взбирались на крутой песчаный берег. В одном месте до немецких позиций было не больше 100 метров. Бойцам не нужно было объяснять очевидное: чем больше они замешкаются, тем меньше у них будет шансов остаться в живых. Сражение началось сразу. Батальон 42-го гвардейского полка слева соединился с войсками НКВД и отбросил немцев до самого вокзала. На правом фланге 39-й гвардейский полк молниеносно прорвался к большой мельнице из красного кирпича (иссеченные пулями и осколками, ее развалины сохранились до наших дней как мемориал) и в безжалостной рукопашной схватке выбил из нее противника. Когда подоспела вторая волна, получившие подкрепление гвардейцы отбросили немцев к железнодорожным путям, проходящим недалеко от Мамаева кургана.

За первые сутки 13-я гвардейская стрелковая дивизия потеряла 30 процентов личного состава, но правый берег Волги был очищен от немцев. Немногие уцелевшие гвардейцы (из 10 000 человек к концу Сталинградской битвы в живых осталось всего 320) свидетельствуют, что их решимость исходила от Родимцева.[289]Вслед за своим командиром они каждый день говорили: «За Волгой для нас земли нет».

Сначала немцы восприняли контратаку Родимцева не более чем как временную неудачу. Они были уверены в том, что остановить их продвижение к центру города уже невозможно. «Со вчерашнего дня наше знамя реет над Сталинградом, – написал на следующий день солдат 29-й моторизованной пехотной дивизии. – Центр и район вокруг вокзала в наших руках. Невозможно себе представить, с какой радостью мы восприняли это известие».[290]Впрочем, военнослужащие вермахта, дрожавшие по ночам от холода, мечтали о теплых землянках, растопленных печках и письмах из дома.

Роты немецких пехотинцев продвинулись к устью Царицы. Вход в тоннель, в котором размещался командный пункт 62-й армии, попал под прямой огонь, и бункер заполнился ранеными. Вскоре в нем стало невозможно дышать. Штабные офицеры теряли сознание от недостатка кислорода. Чуйков решил снова перенести командный пункт. Для этого пришлось переправиться через Волгу, подняться вверх по течению и обратно вернуться на правый берег.

Ожесточенные бои разгорелись за Мамаев курган. Захватив его, немцы смогли бы простреливать все переправы. Один из полков НКВД удерживал небольшую часть кургана до тех пор, пока на рассвете 16 сентября на помощь не подошли 42-й гвардейский полк из дивизии Родимцева и подразделения другого соединения. Рано утром они атаковали вершину и склоны высоты 102. Теперь Мамаев курган ничем не напоминал тот прекрасный парк, где так нравилось гулять влюбленным. На земле, перепаханной осколками снарядов, бомб и гранат, не осталось ни травинки. Весь склон был изрыт воронками, служившими временными окопами во время яростных атак и контратак. На Мамаевом кургане было совершено немало подвигов. Один из гвардейцев Родимцева заслужил славу героя, сорвав и растоптав немецкое знамя, водруженное на вершине солдатами 295-й пехотной дивизии. Гораздо меньше известны случаи трусости и дезертирства. Командир одной из русских батарей на Мамаевом кургане был обвинен в том, что оставил поле боя, «испугавшись того, что его признают виновным в трусости во время сражения».[291]Когда группа немецких пехотинцев атаковала батарею, орудийные расчеты в панике бежали. Старший лейтенант М. проявил «нерешительность» и не стал убивать немцев, что считалось крайне серьезным преступлением.

В 23:00 16 сентября лейтенант К., командир взвода 112-й стрелковой дивизии, державшей оборону в нескольких километрах к северу, обнаружил отсутствие четырех солдат и сержанта. «Вместо того чтобы принять меры по их поиску и составить акт о предательстве, он ограничился лишь донесением о случившемся своему командиру роты».[292]Примерно через два часа во взвод отправился политрук Колабанов – нужно было провести расследование. Приблизившись к передовым окопам, он услышал, что со стороны немецких позиций кто-то говорит по-русски. Этот человек обращался к солдатам взвода по именам и призывал их перебежать к врагу. «Вам всем нужно дезертировать. Здесь вас накормят и будут к вам хорошо относиться. Иначе вы все равно умрете!» Затем политрук увидел, как несколько человек пересекают нейтральную полосу в направлении немецких окопов. К ярости Колабанова, остальные бойцы взвода в них не стреляли. Политрук выяснил, что к врагу перебежали десять человек, в том числе сержант. Командир взвода был арестован и отдан под трибунал. Данные о том, какой приговор ему вынесли (расстрел или штрафбат), не сохранились. В той же дивизии один капитан уговаривал двух офицеров перебежать к немцам вместе с ним, однако один из них «отказался и пристрелил предателя».[293]Впрочем, уверенности в том, что такая версия событий не прикрывает банальную личную ссору, нет.

В последующие дни немцы снова и снова контратаковали, но гвардейцам Родимцева и остаткам полка НКВД удалось удержать Мамаев курган. Наступление 295-й пехотной дивизии застопорилось. Она понесла настолько значительные потери, что роты пришлось переформировывать, объединяя. Особенно большой убыль была среди офицеров. Это в основном заслуга русских снайперов. Меньше чем за две недели боев на передовой в одной из рот 295-й пехотной дивизии сменились три командира.

Схватки насмерть и немецкие массированные артобстрелы, а также бомбардировки Мамаева кургана продолжались еще два месяца. Василий Гроссман так писал обо всем этом: «Клубящиеся земляные облака, проходя сквозь дивное, незримое сито, созданное силой тяготения, образовывали рассев, – тяжелые глыбы, комки рушились на землю, а легкая взвесь поднималась в небо».[294]Трупы, лежащие на почерневшей земле, непрекращающийся град снарядов и бомб разрывал на части и снова погребал под землей. Через несколько лет после окончания войны на Мамаевом кургане были обнаружены останки немецкого и русского солдат. Судя по всему, они закололи друг друга штыками, после чего их, уже мертвых, завалило землей.

По мнению Жукова, эти дни для сталинградцев были тяжелыми, очень тяжелыми.[295]В американском посольстве в Москве крепла уверенность в том, что Сталинград неминуемо падет. Более того, даже в Кремле полагали, что дни города на Волге сочтены. Вечером 16 сентября Поскребышев, ни слова не говоря, вошел в кабинет Сталина и положил на стол документ, полученный из Главного разведывательного управления Генерального штаба. Это было перехваченное из Берлина дешифрованное сообщение. «Доблестные германские войска взяли Сталинград. Россия разрезана на две части, северную и южную, и скоро рухнет в предсмертных судорогах».[296]Сталин несколько раз перечитал шифрограмму, затем подошел к окну и какое-то время молча стоял около него. Потом он велел Поскребышеву соединить его со ставкой и по телефону продиктовал телеграмму Еременко и Хрущеву: «Доложите что-нибудь вразумительное о том, что происходит в Сталинграде. Правда ли, что Сталинград захвачен немцами? Дайте прямой и правдивый ответ. Я жду вашего ответа немедленно».[297]