Статуя сексуальной свободы - Елена Логунова

– Может, и я с тобой? – спросила я. – Подержу вам с мастером автомобильную свечу…

– Лучше держи тут оборону! – пропустив мимо ушей хамский намек, мамуля подмигнула мне и взяла разбухшую дамскую сумочку, из которой предательски торчало горлышко коньячной бутылки.

– По-моему, «Реми Мартин» для автослесаря – это моветон! – укоризненно заметила я, хоть и знала, что коньяк предназначается вовсе не работнику мастерской.

Мамуля отправлялась на ответственное сви… задание по добыче информации к какому-то важному дядьке из ФСБ. Дядька был их общим с папулей знакомым, но имел и собственный закрытый круг общения. Мамуля всерьез рассчитывала получить от важного эсбэшника рекомендации к не менее важным товарищам из смежных структур. Конечной целью интриги было живое общение с задержанным инструктором из тренажерного зала.

– Мне неважно, что интерьер тюремной камеры не располагает к стриптизу! Если понадобится, я силой заставлю этого парня раздеться! – хищно скалясь, пригрозила мамуля. – Уж поверь мне, я посмотрю, что у него там есть!

Из уважения к чувствам папули мне очень хотелось надеяться, что речь идет о татуировке на плече, не более того. Хотя от мамули в таком настроении можно было ожидать многого.

– Все, я ушла! Пожелай мне удачи! – мамуля подставила свой норковый чепчик под мое дочернее благословение и упорхнула из дома легким ветерком с ароматом дорогих французских духов.

Я закрыла за ней дверь и некоторое время стояла в коридоре, размышляя, чем бы заняться. При виде радостно оживленной мамули в парадных доспехах мне тоже захотелось поиграть в Мату Хари, но я пока не видела, где конкретно могу применить свои таланты по части обольщения мужчин с последующим отжимом из них ценной информации. Так ничего и не придумав, я пошла в ванную и от нечего делать запустила стиралку, битком набитую несвежим бельем. После этого у меня возникло приятное ощущение сопричастности к общесемейной борьбе с трудностями быта, которое я усилила, добросовестно перемыв оставшуюся после завтрака посуду.

Поставив в сушку последнюю ложку, я решила подкрепить чем-нибудь свои подорванные силы и открыла холодильник. Пока я решала, что скушать – яблочко или апельсин, над моим плечом протянулась к пакету с кефиром мускулистая рука Зямы.

– Доброе утро! – приветливо сказала я братцу.

Он пробулькал ответное пожелание, вытер кефирные усы, прислушался и встревоженно спросил, напряженно скосив глаза в сторону коридора:

– Что это там шумит?

– Стиральная машина, – любезно объяснила я, хрустя румяным яблоком. – Она была набита бельем, и я завела стирку.

Зяма икнул, сжал в кулаке кефирную коробку, превратив ее в подобие песочных часов, и устремился прочь из кухни, но далеко не ушел. Он остановился в коридоре, открыл дверь в ванную и довольно долго с непонятной тоской взирал на коловращение тряпок в иллюминаторе стиралки.

– В чем дело? Что-то не так? – встревожилась я.

Мало ли! Может, братец положил в машину какое-нибудь свое дорогущее дизайнерское одеяние, требующее особо трепетного отношения и эксклюзивной программы стирки, а я его заколбасила запросто, вместе с суровыми простынями и махровыми полотенцами…

– Все прекрасно! – загробным голосом ответил Зяма. – Прекраснее некуда!

Он перестал таращиться на трудолюбиво бурчащую машину и со вздохом выдвинулся в прихожую, где сразу же потянулся к телефону.

– Он не работает, – предупредила я. – Похоже, сломался.

– Вот я и хочу починить, – буркнул Зяма и полез в тумбочку за инструментами.

Примерно минуту я с недоверчивым удивлением наблюдала, как братишка неловко, но старательно препарирует телефонного слизня, и решила, что мой трудовой энтузиазм оказался заразительным. Никакого иного объяснения тому, что Зямка спросонья и натощак развил бурную деятельность, я не видела. Разве что жестокая похмельная мигрень спровоцировала приступ садизма, и бедный телефонный слизень попал Зяме под горячую руку.

Дверной звонок дилинькнул мне прямо в ухо. Думая, что это вернулся папуля с покупками, я без промедления открыла дверь.

На пороге нетерпеливо переминалось мелкое и лохматое, как старичок-лесовичок, существо неясной половой принадлежности. Сверху тщедушная фигура была укутана в клочковатый пуховый платок, снизу виднелись тощие ножки в драных мужских носках и жутких галошах, похожих на две ржавые баржи. Из складок шали, показавшейся мне смутно знакомой, выглядывало морщинистое личико с припухшими глазами и красным клоунским носом. На испещренных прожилками щеках виднелись остаточные следы румян, поэтому я решила, что передо мной все-таки дама.

– Доброе утро! – хриплым голосом торжественно возвестило это прелестное создание.

Судя по улыбке, обнажившей некомплектные зубы, она была глубоко убеждена в истинности сказанного.

– Доброе, – не вполне уверенно ответила я и оглянулась на тихо чертыхающегося Зяму, после чего мои сомнения в высоком качестве текущего утра только усилились.

– Вы должны мне пятьдесят рублей! – радостно сообщила гостья.

– А кто вы такая? – я окинула жизнерадостную вымогательницу с шерстяной головы до резиновых пяток холодным взглядом.

– Я гончиха! – нисколько не смутившись, объявила она.

Это проняло даже Зяму – он уронил на пол отвертку и обернулся.

– Гонщица? – повторила я. – Дочь Микаэля Шумахера, сестра сынов лейтенанта Шмидта?

– Гон-чи-ха! – по слогам произнесла фройляйн Шумахер. – Как гонец, только не мужик, а баба! Вы ж Кузнецовы, разве нет? Меня Борис Акимыч прислал.

– Папа?! – я глубоко и неприятно изумилась.

Нет, я все понимаю, демократия – это хорошо, человек человеку друг, товарищ и брат, но пока мамуля распивает французский коньяк с генералитетом, наш экс-полковник дружится и братается черт знает с кем! Надо как-то убедить мамулю уделять побольше внимания любимому супругу.

– Гоните полтинник, детки! – по-свойски велела нам с Зямой папина новая подруга.

Мы с братцем переглянулись. Он пошарил по карманам и нашел четыре мятые десятки. Я порылась в сумочке и добавила до нужной суммы мелочью.

– Значит так, папашу вашего менты замели, – деловито сказала «гончиха», ловко втянув деньги куда-то под шаль. – На чем Акимыч погорел – не знаю, но может отмазаться, если даст летехе на лапу. Его на пятихатку разводят, а у него всего три стольника, больше нема. Намек поняли? Привет семье!

Буревестница развернулась и бодро потопала к лестнице.

– Дюха, бери деньги и живо дуй в милицию, – распорядился Зяма, быстрее, чем я, переваривший полученную информацию. – Я бы и сам сбегал, да не могу, надо срочно починить телефон, а то мы в критические времена совсем без связи останемся.

– Почему – без связи? А мобильники? – машинально возразила я, уже натягивая курточку.