Статуя сексуальной свободы - Елена Логунова

Мы уже подошли к подъезду, и тут к крыльцу подкатил ослепительно чистый, лаково блестящий «Форд». Из него выпорхнула не менее ослепительная и блестящая мамуля. При виде нашей разношерстной группы в несвежих одеждах она непроизвольно умерила сияние своей голливудской улыбки, нервно поправила на плече сумочку, из которой уже не торчало горлышко коньячной бутылки, и растерянно спросила, обращаясь к папуле:

– Боже! Откуда вы в таком виде?!

Папуля окинул расфранченную супругу взглядом, который яснее ясного говорил, что ее внешний вид тоже не вызывает у него восторга, и сварливо ответил:

– Дюша из бункера, я из милиции. А сама-то ты где была?

– В тюрьме! – легко ответила мамуля.

– Вот что значит кровная родня, так много общих интересов… – пробормотала Трошкина.

– Господа, дамы! А давайте о семейных традициях дома поговорим? – светски предложил Зяма, опасливо глянувшись на бабусек, оккупировавших лавочку у подъезда.

А те уже выпростали из-под платков и шапочек вытянутые эльфийские уши.

– Я с вами? – шепотом спросила Трошкина, когда мы начали подъем по лестнице.

– Обязательно! – ответила я. – Нам есть о чем поговорить. Я имею в виду, кроме фамильных традиций.

– Я так и подумала, – кивнула она.

Дома мы разбились на группы по интересам. Папуля и Зяма, утомленные спортивными упражнениями с молотком и ломом, пошли соображать обед. То есть это папуля соображал обед, а Зяма соображал, как бы чего от грядущего обеда досрочно отъесть, так что приготовление трапезы сопровождалось окриками «Положи!» и «Не трогай!», а также звонкими шлепками по чьим-то вороватым лапам. Мамуля с Трошкиной устроились на диване в моей комнате и сразу же стали заговорщицки шептаться, хотя и обещали не начинать секретничать, пока я не вернусь из ванной.

Войдя в ванную, я остолбенела, и причиной тому было вовсе не мое отражение в большом зеркале, хотя это тоже было зрелище не для слабонервных. Поразило меня другое: на веревке для сушки белья рядком, как разноцветные китайские фонарики, висели четыре мобильных телефона, и среди них – мой собственный!

– Зямка! – завопила я, сдернув свою трубку с веревки. – Это что за новогодняя гирлянда из мобильников?!

– Кто бы орал! – в приоткрытую дверь сунулась физиономия братца, гораздо более скуластая, чем обычно, благодаря наличию за щеками чего-то съестного. – Между прочим, дорогая, это ведь ты замочила наши телефоны!

– В каком смысле – замочила?

– Во всех! Кто запустил стиралку, скажешь, не ты?

Я посмотрела на стиралку, на сохнущие мобильники, на безмятежно чавкающего Зяму:

– Телефоны были в машине? С чего бы это вдруг?

– Роковое стечение обстоятельств! – вздохнул братец, подкатив глаза. – Трагическое совпадение! Вроде твоего сегодняшнего случайного падения в яму.

– А…

Я осеклась. Выходит, Зяма не поверил в мою легенду, но не стал сразу выражать недоверие. Приберег на тот случай, когда понадобится меня чем-нибудь шантажировать!

Я угрюмо зыркнула на хитромудрого братца и осмотрительно решила воздержаться от продолжения беседы на повышенных тонах. Эскалация конфликта была мне совершенно ни к чему.

– Соблаговоли, пожалуйста, удалиться. Я буду принимать ванну! – подчеркнуто вежливо попросила я Зяму.

– Изволь! – в тон ответил братишка и избавил меня от сомнительного удовольствия любоваться его жующей физиономией.

Я быстренько совершила омовение и поспешила в свою комнату, на ходу накручивая на мокрую голову тюрбан из полотенца. Тюрбан получился кособоким, потому что я по примеру дворовых бабушек оставила открытым одно ухо – для лучшей слышимости. Мамуля с Алкой шушукались, как две мышки над вкусной корочкой.

– Я ничего не пропустила? – ревниво спросила я, падая в кресло.

– Обеда еще не было, если ты об этом, – ответила мамуля.

– Конечно, я не об обеде! – обиделась я. – У меня вообще нет аппетита. Любопытство притупило чувство голода.

Я не стала говорить, что еще больше, чем любопытство, мое чувство голода притупило колечко колбаски, которое я с аппетитом уплела в одиночном заключении.

– Да, Варвара Петровна, расскажите же нам наконец, что вы узнали! – заерзала на диване Трошкина.

– Я узнала много нового о жизни и быте заключенных и временно задержанных. Думаю, я смогу перенести действие следующего своего романа в тюремные стены, – обстоятельно ответила мамуля.

– Ты видела инструктора? – не отставала я.

Творческие планы родительницы меня в данный момент мало интересовали.

– Я имею в виду, ты видела его голым?

– Угу! – мамуля глубоко кивнула. – Его убедительно попросили снять рубашку, а я наблюдала за процессом раздевания сквозь стекло. Такое, знаете, как в американских фильмах, прозрачное с одной стороны и зеркальное с другой…

– И что, есть? Я спрашиваю, есть у него татуировка в виде рыбки? – я не дала мамуле уклониться от темы.

– Нет! Ни рыбки нет, ни птички, ни котиков с песиками. У парня абсолютно чистая гладкая кожа без всяких рисунков, – мамуля подумала немного и добавила: – Во всяком случае, на верхней половине тела. Нижнюю мне не показали.

– Нижняя нас и не интересует, – сказала Алка.

– В самом деле? Что-то рано! – мамуля недоверчиво выгнула брови, вынудив Трошкину покраснеть.

– Ты сказала – чистая кожа, – я уцепилась за слово. – Чистая – это значит мытая? Или голая, без волос?

– Отличный вопрос, дорогая! – мамуля щелкнула пальцами. – Ты попала в точку. Кожа у этого парня именно безволосая, что, собственно, меня не удивляет. Многие бодибилдеры делают эпиляцию, чтобы ничто не мешало публике любоваться безупречным рельефом их бицепсов, трицепсов и прочих мышц.

– Противоречие, однако! – заметила Алка. – С одной стороны, тело у инструктора лысое, как и у того неизвестного, который сидел в шкафчике. С другой стороны, у того, в шкафчике, была татуировка, которой у инструктора нет. Вывод: либо инструктор не сидел в шкафчике, либо он успел избавиться от татуировки.

– Мамуль, а ты уверена, что это была именно татуировка? – спросила я. – Может, ты приняла за тату что-то другое? Например, декоративный рисунок в стиле боди-арт или отпечаток с переводной картинки? От таких украшений, в отличие от татуировки, избавиться не проблематично.

– Картинки? Не думаю, – покачала головой мамуля. – Разве стал бы взрослый мужчина украшать себя подобным образом?

– А вы посмотрите на Зяму! – брякнула Трошкина.

Я тихонько пнула ее в голеностоп и прошептала:

– Она не знает!

Перед мамулей братец почему-то не стал хвастать картинкой в стиле наскальных росписей, которую в порыве вдохновения намалевал ему на ягодице еще один гениальный художник-дизайнер, Зямин лучший друг Ваня Горин. С какой стати Ваньке, подвизающемуся в книгоиздательском деле, вздумалось украшать оригинальной иллюстрацией Зямин филей и почему при этом творческая манера Горина скатилась в неолит, осталось не выясненным. Кособокий черненький человечек с длинным телом, ножками разной протяженности и двузубой вилкой в обрубке, символизирующем правую руку, был по-своему недурен, однако Алка все-таки очень обрадовалась, когда этот доисторический рисунок с Зямы смылся. Правда, вскоре и сам Зяма смылся от чуждой художеств Алки, чему она радовалась гораздо меньше… Я спохватилась, что думаю о несущественных в данный момент вещах, и поспешила вернуться к действительности.