Бледный всадник, Черный Валет - Андрей Дашков

В итоге день выдался паршивый, но заканчивал его Начальник с чувством честно выполненного долга. Он как следует позаботился о вверенных ему баранах. И знал, что не дождется благодарности.

– Потом, потом, – сказал священник, у которого отлегло от сердца, когда шприц начал отодвигаться, а механические руки – втягиваться в металлические «плечи». Он мог попытаться убежать, но трупа на приемном конвейере уже не было! Мертвый игрок бесследно исчез в электрических дебрях. – Я хотел бы закончить то, зачем пришел.

– Успеете, священник. – Теперь она заговорила по-другому, а он живо представил себе старую, развратную, стервозную бабенку (не ведьму, нет. Гораздо хуже). – Сначала повеселите даму. Поработай языком, святоша; я это дело обожаю. Не теряйся, малыш, у тебя получится. Напряги фантазию. Как вспоминаю твои пальчики – так вся аж дрожу!..

– Мне Полина говорила… – робко вставил поп, но Большая Мама взвыла:

– Пусть она идет на хер, твоя Полина! Тоже мне эксперт, якорь ей в задницу!.. Извини, дорогуша, срываюсь. Нервы ни к черту. Сгораю от ревности, мой цыпленочек!.. Еще раз вспомнишь при мне про эту шлюху – кастрирую… Слушай, экспромт наваляешь, а? В девичий альбом. На долгую светлую память.

– Но у меня нет времени! – Чем дальше, тем с большим трудом священнику удавалось находить отговорки.

– У нас МАССА времени, дурачок! Часы остановить пока что я сумею… – (Последняя фраза прозвучала зловеще. Он без колебаний поверил в то, что она и впрямь это сделает, и на одно ужасное, леденящее душу мгновение почувствовал себя погребенным заживо – но не в земле, а в прозрачной клетке секунд, растянувшихся на столько, сколько длится вечность.) – Это у тебя в мозгах тикает, котик! Вопрос восприятия, и я его давно решила… Расслабьтесь, священник, дышите глубже. «Свистят они, как пули у виска…» Вся процедура займет не более восьми часов. Светило скоро зайдет. Проявляю искреннюю заботу о вашей драгоценной жизни. «Остерегайтесь выходить на болото в ночное время, когда силы зла властвуют безраздельно». Аминь.

Священник бросал по сторонам испуганные взгляды. Что еще ожидало его в этом сумасшедшем доме с единственным обитателем? Или уже с двумя?

– Как насчет картишек? – спросила Большая Мама после паузы. – Пошлепаем?

– Я… не играю, – промямлил он. Прозвучало это не слишком убедительно.

– Бросьте, священник. Признайтесь, был грешок? Неужто ни разу не играли? Не верю. Быть того не может. А в семинарии? В перерывах между онанизмом?

– Ну знаешь ли!.. – взвился священник. – С меня хватит!

– Что, без перерыва?! Вот это да! Вот это мужик! «Знаете, каким он парнем был?..» Учту на будущее. Вы, священник, простите за выражение, потомственный интеллигент. В «очко» я вам не предлагаю. Значит, распишем пульку. С болваном. Аминь.

– А кто болван? – подозрительно спросил священник.

Большая Мама издала смешок Фантомаса, от которого у попа забегали по спине мурашки.

– Для разнообразия – не ты. Болвана сейчас сделаем.

По необъяснимой причине священнику стало нестерпимо страшно. Что-то зашевелилось и зачавкало в полумраке – словно механический дьявол пробуждался от многолетней спячки.

– Кого оживлять будем? – осведомился реаниматор загробным голосом.

– В смысле?

– Тебе что, каталог показать?! – возмутилась Большая Мама. – Не возникайте, священник. Проще надо быть… «На тридцать восемь комнаток – всего одна уборная…» Иосиф Виссарионович вас устроит?

– Не знаю я никакого Иосифа Висса…

– О черт! Ну и зануда попался! «В жизни, как обычно, нет гармонии…» Может, тогда Горби? Или Лизка Тейлор? Синдюшка? Без ничего, а? У нас тут все нудисты. Не стесняйтесь, священник. Мне без разницы, кого лепить, – хоть бритого Чебурашку. Аминь.

– Мне тоже все равно, – мрачно проворчал священник, которому и впрямь стало почти все равно. Он ощущал чудовищную умственную усталость и был на грани срыва. – Сама выбирай.

– Принято. Вот и чудненько. Пусть будет Элвисик. Красивый мальчик, вы уж не обижайтесь на меня, священник. Элвис-пелвис. «Лав ми тендер, лав ми свит…» Старая стала. Сентиментальная…

– Понимаю, – поддакнул поп, теряя опору в реальности.

– Играть будем на внутренние органы, – объявила Большая Мама.

– На чьи органы? – спросил уже совершенно обалдевший священник, хотя ответ был очевиден.

– На ваши, уважаемый белковый организм! Лично я проигрывать не собираюсь… Печень – сто вистов; желудок – пятьдесят; сердце – двести; серое вещество, извините, двадцать пять. Запишите, чтобы потом не было претензий…

– Да пошла ты! – рявкнул поп. Оказалось, что даже его терпение имеет границы. Лучше быть заколотым и разделанным, как последняя свинья, чем терпеть подобные издевательства…

– Ого! Какой горячий мужчина! Я так и думала. Насчет этого я никогда не ошибаюсь, можешь поверить… Я жду, животное. Жду, когда ты меня приласкаешь… «Зачем тебя я, милый мой, узнала, зачем ты мне ответил на любовь?..»

Священник застонал сквозь крепко сжатые зубы и невольно посмотрел вверх, словно ждал помощи ОТТУДА. Его взгляд наткнулся на мутный стеклянный глаз камеры. Совершенно безжизненный. И все же…

– Поняла вас, священник, – сказала Большая Мама, проявляя неожиданную покладистость. – Хотите перейти прямо к делу? Действительно – к чему эти игры! Мы же с вами не дети. «Я за ночь с тобой отдам все на свете!..» Вы читали роман «Сто лет воздержания»? Это про меня и про вас. Так обрадуй меня поскорее, мой страстный! Приступим к главному. Изюминка вечера. Белый танец. Танцуют все! Аминь.

Один из металлических щитов с ржавым визгом пополз в сторону. То, что священник увидел в открывшейся глубокой нише, напоминало витрину старинного магазина, заставленную манекенами. Но только в ПЕРВУЮ секунду. Во вторую становилось не по себе. В третью хотелось плюнуть на все и бежать без оглядки.

Манекен, стоявший слева, двинулся навстречу священнику деревянной походкой…

Девушка, судя по форме груди и впадине между ног. Абсолютно голая.

Лысая голова и плечи присыпаны пылью. Кожа покрыта трупными пятнами.

Одноцветные декоративные стекла вместо глаз. Между губами игриво подрагивал кончик почерневшего распухшего языка.

Из спины мертвой девушки торчали шланги, соединявшие ее с некоей системой, вмонтированной в стену лаборатории. Радиус действия у ходячего трупа оказался небольшим – около двадцати метров, но священник как-то не воспринимал этих нюансов. У него отвисла челюсть. И дрожала.

– Может быть, священник предпочитает черненьких? Аминь, – произнес голос.

У Большой Мамы были и черненькие.

Священник уже ничему не удивлялся. Он смотрел на лысую шоколадно-лиловую бабищу негроидного типа, которая надвигалась на него, потряхивая внушительными десятилитровыми баллонами. Между ногами черной королевы хлюпало и чмокало – она была полностью готова к употреблению. Синтезатор в ее глотке зашипел: «Но никто никогда не любил тебя так, как я…»