Бледный всадник, Черный Валет - Андрей Дашков

Однако позже старания папаши вызвали обратный эффект. Мрачные и сумбурные рассказы о жизни в городах, полной насилия и крови, только распаляли воображение подростка, нуждавшееся в сильных стимуляторах и утолении постоянного голода. В десять лет он уже считал, что «ад» – это просто другое название рая. В конце концов, все ведь зависит от точки зрения, разве нет?

Папаша сознательно изуродовал сына; он был уверен, что лишь законченный урод сумеет выжить в уродливом мире. Ему нельзя было отказать в логике, и он преуспел, пытаясь сделать дикаря неуязвимым. Прививка иммунитета против греха – эксперимент, достойный подвижника или грязного авантюриста. В итоге восприятие дикаря было непоправимо искажено. Обитая в вакууме, он наделял предметы душами – испорченными или не очень, – которых ему не хватало в его окружении.

Например, он был совершенно уверен в том, что его пистолеты живые.

В свое время они служили мальчику детскими игрушками, а их кровавая история заменила ему сказки. Если верить отцу, когда-то они принадлежали самому Начальнику города Ина. Внешне пистолеты были близнецами, но характеры и голоса у них были, безусловно, разными. Тот, который обычно держала правая рука, – жесткий, своенравный, резкий, обидчивый; левый – вкрадчивый, чуть более тихий, с мягким спуском, «гладкий»; в его повадках было что-то кошачье. Иногда Левый казался дикарю существом женского пола…

Папаша жестоко высмеял сына, когда тот заикнулся об этом. С тех пор дикарь предпочитал молчать, но его трепетное отношение к металлическим «брату» и «сестре» нисколько не изменилось.

* * *

…Они жили в дикой лесной глуши; забравшись сюда – поближе к сумрачным чертогам Пана, подальше от людей, – отец срубил низкую, темную, тесную избу – укрытие, логово, а не дом. В избу возвращались только затем, чтобы отоспаться и сожрать добытое на охоте.

Дикарь вырос тут, постигая тайную и обнаженную жизнь леса, впитывая яд чужих воспоминаний и поклоняясь единственному идолу – металлическому ящику с пистолетными патронами. Получился странный парень – тело отшельника, рефлексы зверя, душа паломника…

Папаша даже научил его читать – настолько, чтобы тот мог прочесть объявление о розыске или (не приведи господи!) приговор, – и рассказал, откуда берутся дети. А еще поведал о матери дикаря, которая, по его словам, была городской проституткой и умерла от рака матки.

В четырнадцать лет дикарь приручил волчонка, а в шестнадцать был вынужден застрелить волка, вернувшегося в родные места, чтобы пообедать. С той поры он дружил только со своими пистолетами.

И кто знает, сколько еще времени провел бы дикарь в райских кущах леса, молясь о том, чтобы Патронный Ящик не оскудел, если бы папаша внезапно не умер. Сердечный приступ свалил старика в зарослях папоротника; когда сын подбежал к нему, все было кончено. Остановившийся взгляд был направлен в небо, рот полуоткрыт, губы посинели.

Дикарь не услышал последнего варианта завещания. И это к лучшему; в противном случае ему пришлось бы нарушить предсмертную волю покойного. По его подсчетам, оставшихся патронов могло хватить на год, не больше. Кроме того, в паху у него происходило что-то непонятное. По ночам он пачкал листья, на которых спал. Просыпаясь на липком, он чувствовал: одиночество медленно вытягивает из него разум.

О покое и умиротворенности речи уже не было. Не важно, что именно влекло его вдаль: ненасытность молодости, угроза голодной смерти, зов родины или запоздалое половое созревание. Важно то, что одним паршивым днем он отправился на поиски города…

Очередной искатель истины объявится вскоре в балагане – неприрученный зверь среди опасных клоунов. Чем он отличался от других? Возможно, его истина была так примитивна, что все проходили мимо очевидного.

Ничего не обретя, он уже навеки потерял невинность.

В течение последних шести месяцев со старшим следователем трибунала при Святейшем Синоде Аркадием Глуховым происходили странные вещи.

До этого он считался настолько безупречным и безгрешным (таким он, кстати, и был в действительности), что даже начинал побаиваться самого себя. Глухов все чаще задумывался – не придется ли к старости пожалеть о непорочно прожитой жизни? Впрочем, альтернативы у него не было. Он знал, что до гроба останется заложником своего инквизиторского чина. Как говорится, положение обязывало.

Странности начинались со сновидений. Глухову снились немыслимые вещи. Например, однажды во сне он стал членом колонии разумных грибов – то ли на Юпитере, то ли на одном из его спутников (следователь был не силен в планетологии). Не видел гриб, а стал грибом – разница огромная. Он не мог вспомнить этот сон полностью или хотя бы воспроизвести самые примитивные элементы «грибного» сознания – человеческая память пасовала перед нечеловеческим восприятием. Все, что он помнил, – это плавучие розовые острова в метановом тумане, вялотекущее «растительное» время, жутковатые намеки на абсолютно чуждое существование…

Дальше – хуже. Его сны были настолько дикими и невероятными, что перебрасывать мостики через пропасть, расколовшую разум следователя, становилось все труднее. И в одну из ночей эти шаткие мостики рухнули.

Теперь для «дневного» человека Глухова его ночная ипостась была совершенно непостижима, а полеты в астрале означали провалы в сознании и в памяти – черные дыры, которые он ничем не мог залатать или замаскировать. Иногда он находил в себе силы заглянуть туда. Но ничто не выходило наружу.

От глубочайшего сна эти провалы отличались лишь тем, что Глухов, оказывается, действовал. И, судя по утомленно-удовлетворенному виду его жены, действовал успешно. Может быть, он тоже не возражал бы против этого, если бы хоть что-нибудь помнил.

Недели две назад, очнувшись утром, он обнаружил, что у него побаливают от усталости ноги, а сапоги, валявшиеся рядом с кроватью, испачканы в грязи. В ЛЕСНОЙ грязи. Траурные полумесяцы остались и под ногтями. Жена уже не спала и выглядела слегка пришибленной.

Изощренный в подобных упражнениях ум следователя мгновенно сделал выводы. Самый страшный грех заключался в том, что Глухов шлялся где-то во время комендантского часа. Ему лучше других было известно: любые прегрешения имеют последствия. И кто скажет, куда заведут его ночные шатания? Даже если это «обычный» лунатизм, Аркадию придется несладко (следователь-лунатик? Он не думал, что члены Синода отнесутся к этому с юмором и пониманием).

Еще хуже, если он занимался чем-нибудь предосудительным и непотребным.

А вдруг… заговор? От одной этой мысли Глухов холодел и впадал в оцепенение.

Причина была проста – слишком много потенциальных заговорщиков скончалось на глазах у старшего следователя трибунала, не выдержав пыток.

Неприятная у него была работа. Нервная. Зато чрезвычайно необходимая для поддержания спокойствия в обществе.

* * *

Вчера вечером, накануне праздника, он дошел до того, что принес с работы ржавые от крови наручники и попросил жену пристегнуть себя к спинке кровати. Та сделала это, не задавая лишних вопросов, и с большей готовностью, чем он ожидал. Наверное, решила, что предстоят новые постельные игры.