Чёрная жемчужина Аира - Ляна Зелинская

Но что теперь делать ей?

Ясно только одно — она попала в крайне неприятный треугольник, из которого нужно выбраться как можно скорее, иначе всё это закончится плохо. Бабушка велела подружиться с родственниками, вести себя тихо и скромно, не привлекая излишнего внимания.

Бабушка была права! И вот как же так вышло, что за три дня она умудрилась сделать всё наоборот?

Летиция бродила по комнате из угла в угол, пытаясь найти правильное решение, но ничего умного в голову так и не приходило.

Но, может, всё-таки бабушка была неправа?

Может, не стоит ей притворяться и пытаться понравиться родственникам во что бы то ни стало? Может, и не стоило держать язык за зубами? Она же хотела начать здесь новую жизнь, но вместо этого увязла в каком-то хитросплетении лжи, пытаясь понравиться людям, которым она и нравиться-то не хочет. Да и они оказались не больно-то рады кузине с сомнительной родословной.

А вот она пойдёт и выложит дяде Готье завтра всё, как есть!

Эта мысль почему-то принесла неимоверное облегчение. В самом деле, она не обязана здесь жить и тайком ездить на пристань — тоже. В конце концов, её пригласил дедушка, и она вольна поступать, как захочет. А Бернары предложили своё гостеприимство — что же, спасибо им за это, но и злоупотреблять им она не собирается. Завтра она скажет дяде, что хочет познакомиться с дедушкой как можно скорее, да и про мсье Жильбера тоже не станет скрывать. Пусть знает, что не хочет она переходить дорогу кузине. Плевать на бал, на карнавал и наряды, ей вполне хватит трёх купленных платьев, она просто соберёт чемодан и уедет.

С этой мыслью Летиция, наконец, заснула, решив завтра же, не таясь, отплыть на плантацию.

Но ночь прошла беспокойно. Ночью ей снова приснился незнакомец с рынка.

Весь предыдущий день она гнала от себя мысли об этом колдуне и шептала молитвы. Впрочем, ей и некогда было о нём думать: мсье Фрессон с Филиппом Бернаром постарались не дать ей заскучать. Но как только она осталась одна — всё опять вернулось.

Лёжа в кровати и едва отпустив дневные дела, она снова подумала о нём, о его тёмных глазах, об улыбке… и том поцелуе…

…а потом это воспоминание плавно перетекло в сон. И дальше уже никакая воля и никакие молитвы не могли сдержать то, чего она хотела.

А она хотела…

…снова почувствовать...

…его прикосновения, его поцелуй, его пальцы в своих волосах. И эту жажду, названия которой она не знала. Она хотела увидеть его опять, услышать его голос, и не могла понять, почему при мысли о такой встрече всё внутри у неё сладко замирает.

Летиция проснулась прямо среди ночи, чувствуя, как ей жарко, и как колотится сердце. Встала, выпила из кувшина воды и села на кровать, сцепив пальцы.

Что с ней такое? Что за непристойные желания?

С Антуаном Морье всё было не так. Даже, наверное, всё было совсем наоборот. Пока он ухаживал за ней и был внимателен, он ей нравился. Не то, чтобы она была влюблена, просто он нравился больше остальных кандидатов бабушки Жозефины. Но после свадьбы…

Всё изменилось почти сразу.

Антуан стал груб. Безразличен. Исправно брал своё и уходил на рассвете на фабрику, приходил вечером злой, молча ел и листал газету. Говорил с Летицией редко, не обсуждая ничего, как принято между супругами. И поначалу она думала, что нужно просто потерпеть и всё наладится — перед свадьбой бабушка посвятила её в тонкости супружеской жизни, сказав, что у женщин такая доля — терпеть то, что мужчинам необходимо. А уж потом стерпится — слюбится и может стать даже приятно. И что супружество приносит женщине радость.

Она и терпела. Не бабушке же жаловаться на свой собственный выбор? Но это «потом» так и не наступило. И приятно не стало. С самой первой ночи, когда Антуан заснул, отвернувшись к стене, и до того дня, как в их дом пришла полиция, Летиция так и не смогла понять, какая во всём этом может быть радость для женщины? Ведь после свадьбы с её мужа будто спала маска, а у Летиции — розовый флёр с глаз.

С каждым днём Антуан Морье приходил домой всё более мрачным, раздражался по мелочам, нередко возвращался ближе к полуночи, будучи сильно пьян, и однажды впервые её ударил. С тех пор ночи с ним стали для неё сущим кошмаром. Она стала их бояться. Стала бояться поцелуев. Прикосновений. Даже взглядов.

Летиция понимала — что-то не так. Что-то происходит. Но в ответ на её вопросы муж только отмахивался или советовал не совать нос в мужские дела. Тогда она поняла, как жестоко ошиблась. Думая сбежать от жёстких рук бабушки, попала в ещё более жёсткие, вернее, даже жестокие руки. И когда садилась на пароход, идущий в Новый Свет, то решила для себя, что с мужчинами покончено, если не навсегда, то на очень долгое время.

А вот теперь…

Ну что она за глупая курица?

Ведь всё снова так же. И этот колдун ничем не лучше Антуана Морье, один его взгляд чего стоит!

Только каждый раз, как она вспоминает этот взгляд, сердце будто замирает. И при воспоминании о том поцелуе оно бьётся, как сумасшедшее. И губы горят, и ей страшно…

Бойтесь своих желаний…

А что, если это всё — колдовство? Может, он уже покусился на её душу, и эти греховные мысли и есть результат непристойного обряда на кладбище?

Она вспоминала рассказы бабушки об адской смоле и демонах, приходящих в обличии мужчин, чтобы совращать души доверчивых женщин, и не знала, что ей делать со своими снами и этими мыслями. Только молиться, а ещё — убраться отсюда поскорее.

И утром, проглотив наскоро завтрак, Летиция пошла к дяде Готье.

Они снова оказались в библиотеке, и дядя тщательно закрыл двери. В этот раз он сидел за столом, переплетя пальцы, внимательно слушал племянницу, и когда она замолчала, посмотрел куда-то в окно и произнёс негромко:

— Боюсь, поездка на плантацию сейчас невозможна.

— Невозможна? — удивлённо спросила Летиция. — Но почему?

— Что же, пожалуй, я должен тебе кое в чём признаться, — ответил дядя, беря в руки карандаш. — Я рассказал тебе не всю правду об Анри Бернаре. Но поверь, это не со зла. О таком не принято говорить, да и не хотелось, чтобы вся эта история вышла куда-то за пределы узкого семейного круга. Но раз ты теперь здесь, пожалуй, тебе стоит знать всю правду. Но я вынужден просить оставить этот разговор строго между нами, надеюсь, ты понимаешь? — серые глаза дяди смотрели пронизывающе.

— Да, конечно, — ответила Летиция, чувствуя внутри неприятный холодок, — я ведь тоже часть семьи. И как бы ни была ужасна правда — мне нужно её знать.

— Дело в том, что Анри Бернар, как бы выразиться поделикатнее… окончательно сошёл с ума. Не знаю уж, что тому причиной, возможно — ром, возможно — «чёрная пыль», которую он нюхает. Он перестал узнавать семью. Нанял каких-то ньоров-головорезов, вооружил их до зубов, и теперь они живут на плантации и никого даже близко не подпускают. Стреляют в любого приходящего. В прошлый раз они едва не застрелили Филиппа и Аннет. И Анри не пустил их на порог — своих собственных внуков! Моему отцу мерещатся призраки, якобы они приходят с болот и говорят с ним. Он занялся колдовством — приносит в жертву петухов и повсюду рисует глаза. И пока он признаёт только двух человек: мою жену Селин и нотариуса Жака Перье, да и то через раз. Поэтому я отправил Селин в Реюньон за моим братом Алленом — нам понадобятся помощники. А когда они вернутся, мы поедем на плантацию и попробуем поговорить с отцом. Именно поэтому я просил бы тебя подождать. Плыть туда одной для тебя сейчас очень опасно. Да я и не возьму на себя такую ответственность — отпустить тебя туда без всякой охраны. Ты даже не представляешь, что там происходит, — он вздохнул, положил руки на стол и, постукивая карандашом по его поверхности, продолжил: — Ты прости, что я не сказал тебе всего этого сразу, но о таких вещах не слишком легко говорить. Я решил подождать, пока ты осмотришься, привыкнешь, а потом уже можно будет вываливать на тебя мрачные семейные тайны. Теперь нужно дождаться приезда Аллена и Селин — мы проведём семейный совет и решим, что делать дальше. И ты должна на нём присутствовать, ты же понимаешь? Надо подписать бумаги…