Короткая глава в моей невероятной жизни - Дана Рейнхардт

– Наверно, ты и так уже знаешь это, но я потерял из-за тебя голову в тот момент, когда ты зашла за кофе тем утром, когда вы собирали подписи для АСЗГС.

– Да ладно!

– Ага. Нет никого сексуальнее цыпочки, встающей спозаранку, чтобы побороться за угнетенных.

Я краснею. Он берет меня за руку. И я краснею еще сильнее.

– И, – говорит он, – ранним утром ты выглядишь такой милой.

– Ты и сам неплохо выглядел тогда. Мне нравится, когда ты в фартуке.

Он смеется:

– Так любезно.

– Ага. Так и есть.

Официант приносит нам тирамису. Никто из нас на него даже не смотрит.

– Ты знаешь, как переводится «Il Bacio» с итальянского? – спрашивает он.

– Нет. Я безнадежна по части иностранных языков. Я еле-еле получила зачет по французскому.

– Это значит «поцелуй».

Я лишаюсь дара речи.

– Могу поспорить, сейчас ты думаешь, что я собираюсь использовать это в качестве перехода к тому, как прекрасно ты сегодня выглядишь, и что я не могу думать ни о чем другом, кроме как о том, как хочу поцеловать тебя, и раз название ресторана переводится как «поцелуй», у нас на самом деле нет разумной альтернативы.

Я все еще не могу заставить мой мозг сформулировать хоть какую-то мысль, близкую к рациональной.

– Так что ты думаешь? В смысле, я терпеть не могу быть таким предсказуемым, но именно поэтому, собственно, я и завел речь об «Il Bacio».

Я улыбаюсь и киваю. Да. Я думаю – да.

Он привстает и наклоняется над столом, над тирамису, обхватывает мое лицо ладонями и дарит мне сладчайший, нежнейший, приятнейший, удивительнейший, идеальный поцелуй.

Прежде чем я просыпаюсь, прежде чем у меня появляется возможность вернуться мыслями к прошлой ночи, прежде чем мне удается полежать в постели, вспомнив каждую деталь нашего с Заком свидания, я слышу его голос:

– Привет.

Я смотрю на часы. Пять минут одиннадцатого.

– Привет, – говорю я.

– Я позвонил слишком рано? У тебя сонный голос.

– Нет, нет. Я уже встала.

– Врунишка.

– Ладно. Ну соврала. Обещаю больше никогда тебя не обманывать.

– Чем занимаешься?

– Разве я только что не призналась, что спала?

– Не хочешь прогуляться?

– Очень хочу. Где-нибудь по пути на этой прогулке будет кофе?

– Думаю, мы сможем это устроить. Встретимся через полчаса?

– Отлично.

Наверняка это оно. Наверняка он приедет и скажет, какая я классная и какой я хороший друг, но он совершил ужасную ошибку, и ему жаль, но он не испытывает ко мне таких чувств, так что, может, мы останемся просто друзьями? И кстати, он влюблен в Эми Флэнниган.

В этот раз, так как у меня нет выбора, я приглашаю его войти и знакомлю с родителями. Они стоят рядом – папа обнимает маму за талию – и приветливо ему улыбаются.

– Мы так рады с тобой познакомиться, столько о тебе слышали, – говорят они.

Еще нет и одиннадцати, а звучит вторая ложь за день. Мама с папой нисколько слышали о Заке. Все, что я им рассказала, – это та часть, где я сообщаю, что он не извращенец и не кокаиновый наркоман. Они не знают о моей перманентной влюбленности в него. Они не знают ни о том, что я приглашала его на вечеринку к Джеймсу, ни о том, что прошлой ночью мы почти целый час целовались у него в машине. Они не знают, что он собирается бросить меня. Но они стоят, улыбаясь ему, словно ждали этого момента всю свою жизнь.

На улице холодно. На земле лежит снег, но небо ярко-голубое. Солнце, отражаясь от белого снега, слепит глаза. Мои пальцы немеют, хоть я и надела флисовые перчатки. Мне хочется взять Зака за руку, отогреть свои пальцы в его ладони, но я знаю, что нельзя. Мы идем молча, кажется, вечность. Я не выдерживаю. Почему он молчит? Мы так много рассказали друг другу при свете свечей в «Il Bacio» прошлой ночью, а сегодня утром удивительно яркое солнце как будто создает пустоту между нами. И что я делаю? Заполняю ее. Я начинаю болтать без умолку. Я тараторю как сорока. Я рассказываю ему о Ривке. Рассказываю все о себе, о своей жизни, о том, как я о ней узнала, но не хотела ничего о ней знать, как однажды позвонила ей и сейчас она часть моей жизни, а теперь я ее теряю. Я опять ее теряю.

Я рассказываю ему о Мордехае, но он останавливает меня и говорит, что уже знает историю Мордехая. Верно. Я забыла про статью, которую написала о маме для «Gazette». О ее первом деле. О хасидской семье в маленькой общине к югу от Бостона. Он делал фотографии мамы для этой истории.

– Так ты из этой семьи? Ривка – дочь Мордехая?

Я киваю.

– Ого. Потрясающе.

Зак берет меня за руку и улыбается. К моим пальцам возвращается чувствительность.

Мы заходим в городское кафе, где я никогда не была. Зак говорит:

– Здесь кофе намного лучше, чем в Органическом Оазисе. Наш кофе, может, и закупается по правилам честной торговли, зато на вкус как металл. .

Он снимает с меня перчатки и растирает мне руки.

– Так я понял, что нравлюсь тебе. По какой еще причине кто-нибудь стал бы пить этот кофе?

Мои руки согрелись, как и остальная часть меня. Я не выдумала прошлый вечер. Он был реален. Зак реален. То, что происходит между нами, происходит в реальности.

Он идет к стойке делать заказ, пока я выбираю столик. Возвращается с двумя чашками кофе без добавок и шоколадным круассаном.

Я слабо ему улыбаюсь.

– Что-то ты грустная, – говорит он.

– Да нет. Ну, в смысле, да. В смысле, я действительно счастлива быть здесь сейчас. Мне так нравится это кафе, и круассан выглядит чудесно, так что я не понимаю, почему ты не взял еще один и себе. Но я не могу перестать думать о том, что Ривка сидит совсем одна в Бет Израэль.

– Так давай сходим к ней.

– Правда?

– Конечно.

Мы переливаем свой кофе в чашки навынос, возвращаемся ко мне домой и рассказываем родителям, куда мы собрались. Мимоходом приветствуем Джейка, наконец показавшегося из комнаты, садимся в машину к Заку и отправляемся в город.

Приехав, мы застаем у Ривки трех посетителей:

двух женщин и мужчину с длинными волосами, которого я по ошибке принимаю за третью женщину, когда мы входим. Ривка приходит в восторг от того, что я заскочила к ней, хотя я чувствую себя так, будто вломилась на чужую вечеринку. Приветствия звучат несколько странно, потому что эти друзья, очевидно, знают, кто я, хотя мы никогда раньше не встречались, и Ривка совершенно точно знает, кто такой Зак, так что рукопожатия проходят в атмосфере всеобщего притворства, будто никто не знает, чью руку он пожимает. Друзья Ривки задерживаются еще на несколько минут, а потом начинают говорить о том, что им еще ехать обратно на Кейп-Код, и ого, посмотрите на время. Одна из женщин договаривается о том, чтобы завтра забрать Ривку, и от этого я чувствую себя немного лучше. Они уходят, остаемся лишь мы – Ривка, Зак и я – и спокойное пиканье больничной аппаратуры.