Судьба и другие аттракционы - Дмитрий Раскин

— Я пришлю наших роботов, — вдруг сказал я. — Они приберут здесь всё. А Сури мы будем хоронить вместе — мы и гирэ. — Ужасная фальшь предстоящих, самим по себе совершенно правильных действий. Я говорил и видел — они понимают, но не мог уже остановиться.

— Хочешь очистить эту землю? — перебил меня Марк. — Соскоблить с нее смерть? И всё пойдет своим чередом? Всё наше продолжится здесь? А вот этого — он небрежно махнул рукой в сторону трупов, — просто-напросто не было. Всего этого уже нет! Посмотри-ка, Стоя, каким покоем веет от этого луга. Сколько вечности в небе над ним.

— Заткнись. — Усталый голос Стои.

— Мы хотели стать богами для гирэ, — снова кричит Марк. — Пусть такими вот, осторожными от избытка опыта и мудрости, в чем-то даже смиренными, но богами! — глянув на меня. — Да! Я первый начал. Тебе легче от этого? А сейчас мы еще раз вмешались в естественный ход вещей.

— Нет никакого естественного хода! — я не думал, что вообще смогу разлепить губы, но я кричал. — И не может быть, раз существует Разум. «Естественный ход вещей» — фикция Разума. Кстати, у гирэ ее нет вообще.

— Теперь уже есть, — усмехнулся Марк.

— Хорошо, представь, — перебиваю я. — Некий Разум посещает Землю. Разум, очевидно, достигший немыслимых высот, иначе бы не добрался до нашего захолустья. Сверхразум сверхцивилизации и еще множество всяческих «сверх». И вот, предположим, он оказывается на нашей планете в самый разгар Освенцима — что делать Сверхразуму?

— А это уже зависит от того, что начертано на его знаменах: «невмешательство» или «прогресс», — эта усмешечка Марка была мне всегда ненавистна, — ускорение чужого прогресса, может быть, даже не ради него самого, а в пользу гуманности или чего-то такого, по сравнению с чем гуманность лишь первый этаж, подготовительный класс и всё такое.

— То есть Сверхразум, вполне вероятно, мог пройти мимо Освенцима, посчитав его «естественным ходом вещей»?

— Он мог не вмешаться, — Марк чуть не вступил в лужу крови (мы, оказывается, говорим с ним по ходу, идем по лугу) — посчитав Освенцим проявлением прогресса, а может быть, даже и гуманности. — У Марка дрожат пальцы.

— Цивилизация, будь она гуманоидная, негуманоидная, — говорит Стоя (получилось, мы описали небольшую окружность вокруг нее и остановились перед ней, вот так в упор. Я отстранился, чисто рефлекторно, потянув за собой Марка), — не станет вмешиваться, пока не поймет… И тут возможны два варианта: они не поймут или поймут все, но не вмешаются, дабы не нарушать нашей Свободы воли.

— То есть этот Разум сыграет для нас такую роль трансцендентного Бога? — взвился я.

— А ты, — Марк своим указательным пальцем уперся в грудь Стои, — отказалась от этой величественной и бесчеловечной роли, перебив их всех?! Это очень по-человечески.

Стоя с отвращением убрала его руку.

— Вот ты носитель земного Разума, — продолжал Марк — представитель человеческой сверхцивилизации вмешалась, не поняв вообще ничего. — Марк сделал паузу, но сам же ее и скомкал. — Стоп! А если ты и вмешалась потому, что как раз всё поняла?!

— Мы все сделали это. Мы мчались сюда не спасать Сури, а убивать людей. — Стоя подчеркнуто сказала «людей», а не «их». — Но я в отличие от вас, здесь ты Марк, прав, поняла всё. И уже после первой очереди.

— И не остановилась?!

— Я не хочу крови, грязи истории вместо мира Сури. Я права. Ну а что, что моя правота мне не по силам… мои проблемы. Вам-то что здесь.

— Но ведь был и другой путь. — Я отбежал на несколько метров от них, споткнулся об чью-то руку, повернулся к ним, прокричал. — Поднять этих людей до себя! Хотя бы попробовать. Мы должны были. Мы не вправе были упускать такую возможность! Дать шанс им, себе самим, в конце-то концов!

— Ну да, — поморщился Марк. — Отнять у них каменный топор и усадить за парту. Кормить синтетическим мясом и читать лекции по культуре Ренессанса до тех пор, пока в их головах не возникнет мысль о мирном сосуществовании с гирэ. Мы, кое-как, так сказать, условно справившиеся с собственной историей, создадим здесь рай. Главное, чтобы не сломался агрегат, синтезирующий мясо.

— А знаете, почему мы так полюбили наших «разумных мамонтов»? — я делаю шаг к Марку и Стое. — Чем нас так прельстил их мирок? Философией и мышлением? Но этого добра и у нас на Земле предостаточно. Гармонией? У них ее нет, мы очень быстро поняли это.

— Тоска по другому самому себе, — говорит Стоя. — По свободе от собственной природы. От того, что нас возмущает или страшит в ней. Она не дана нам, мы знаем… сколько бы мы ни осваивали Космос, ни открывали б иных миров.

— В мире гирэ, — говорю я, — мы почувствовали присутствие того, что не могут нам дать наша религия и философия.

Философия то упрощает, то усложняет бытие. Религия предлагает абсолют и подгоняет под него наш дух, даже когда возвышает его до откровения или же подвига. И не знает, как быть, если вдруг нет абсолюта .

Мы? То обретаем надежду, то наслаждаемся ее невозможностью. Доискиваемся до последнего основания бытия. Сури предлагает бытие в безосновности, из безосновности.

Мы в усилии к предельному, абсолютному, недостижимому (тут, есть и еще слова). Сури преодолевает все это, вот так, не достигнув, не дотянувшись, не обретая… (Это такая свобода?! Мы пытались научиться, правда? Но здесь научиться нельзя.) Преодолевает не за-ради того, что за ними, ибо за … нет ничего вообще. Добавляет что-то такое важное им-преодоленным? Высвобождает их в преодоленность? (Мы здесь не пытались, вообще не дерзнули учиться.) Открывает их для Ничто. Чтобы Ничто стало ими?! Он не обольщался.

Мы пробиваемся к истине, смыслу, свету, — я обхожу женское тело с отстрелянной головой. — Сури так же, как мы, пробивается. Так же, как мы, терпит неудачу. Но в отличие от нас, он обретает свою несводимость к истине, смыслу, свету.

Вот чего никогда не будет дано нам. Эта какая-то совсем иная плоскость, нежели поражение, победа, обретение, смирение, неудача, снятие. Иной уровень глубины. Сури из несводимости… то есть без надежды и в Пустоте… У нас безысходность, а у него чистота безысходности.

Мы пытаемся найти, разглядеть источник Света. Он исходит из того, что Свет вообще не имеет источника.

Это другой вариант бытия перед лицом Раскола.

— За это время, что мы с гирэ, — перебил меня Марк, — мы поверили, что нам нужны истина, смысл, свет. Поверили по-настоящему. Может, случись, мы бы и умерли за истину или же смысл. Но мы лицемерили самой своей искренней верой. И потому, как случилось — мы просто убили за них.

— А чего же нам надо на самом деле? — прошептала Стоя.

— Я не знаю, — после паузы буркнул Марк. И вдруг оторопело: — Посрамления истины или же света?!

— Но это же частность! — возмущаюсь я.

— Но мы ее не изжили в себе, — говорит Марк. — Как оказалось! Время, прожитое с Сури, Айешкой и другими слонами этой земли мало что изменило в нас.