Грязные игры - Фридрих Незнанский

О, Турецкий появился, — недоуменно восклик­нула она, открывая дверь, — тебя что, с работы выгнали?

Ну почему сразу «выгнали»?

А как еще объяснить твое раннее появление?

Ира, рабочий день в прокуратуре, к твоему сведению, заканчивается ровно в шесть — так же, как и во всех других учреждениях.

Правда? — изумилась она. — Слушай, это надо где-нибудь записать. А то забуду.

Слушай, — я попытался отодвинуть ее в сто­рону, — может, ты меня все-таки пригласишь вой­ти в собственный дом?

Ой, — всплеснула руками Ира, — прости, забыла.

Что — забыла?

Твое лицо забыла. А фамилия твоя прекрас­ная тоже бы улетучилась из памяти, если бы я ос­тавила свою девичью.

Ну ладно, хватит язвить, — сказал я, входя в дверь, — работы на самом деле по горло, но все как-то не движется.

Понимаю-понимаю, — Ирина, скрестив руки на груди, наблюдала за тем, как я снимаю плащ и переобуваюсь, — твоему внезапному появлению в столь ранний час я обязана исключительно случаю. Может, у меня пошла светлая полоса в жизни? Зав­тра же куплю лотерейный билет.

Я подошел к Ирине и обнял ее за плечи. Все- таки, что бы ни происходило в жизни, какие бы... соблазны меня ни окружали, ближе и роднее этой ехидины у меня нет. И скорее всего, уже не будет.А Ира на секунду уткнулась носом мне в шею и прижалась всем телом. Только на секунду. Но и за этот миг я снова убедился — она всегда будет ждать меня и всегда будет мне рада.

Ну что, Турецкий, иди мыть руки. Так уж и быть, поджарю тебе котлеты. А еще есть горохо­вый суп. Со свиными копчушками, как ты лю­бишь.

Одним словом, этот вечер я провел, что называ­ется, в кругу семьи. Поиграл с Ниночкой, которая как-то незаметно стала совсем большая, посмотрел телевизор, поговорил о том о сем с Ирой. Что и говорить, нечасто мне удается вернуться с работы, когда они еще не спят. Все-таки дом — это замеча­тельно. И я счастлив, что он у меня есть.Но, конечно, часа через два я все-таки вспомнил обо всех убийствах, хоккеистах — мертвых и жи­вых, киллерах и так далее. Ну не могу я отклю­чаться от дела, не умею. И ночи не буду спать, пока не распутаю этот жуткий кровавый клубок.Помяните мое слово — скоро еще что-нибудь слу­чится. Что-то еще должны выкинуть эти подонки — я имею в виду тех, кто заказывает убийства.И скорость, с которой ты, Турецкий, будешь ше­велить своими мозгами, обратно пропорциональна количеству трупов в этой истории.Тут до меня дошло, что Ирина, сидя в кресле напротив меня, вертит в руках какой-то прямо­угольный кусочек бумаги и задает мне вопрос.

Что? — переспросил я.

Я говорю, что это за люди?

И она повернула ко мне белый прямоугольник, который оказался не чем иным, как самым ценным вещдоком в деле — я имею в виду фотографию, ко­торую мы вытащили из руки убитой Ады Старевич.Вообще-то таскать с собой вещественные доказа­тельства без нужды не разрешается, но я цеплялся за эту фотографию, как за соломинку, и поэтому решил взять ее с собой. Вдруг она меня приведет к преступнику.

Кстати, как она оказалась в руках у Ирины?

А ты знаешь, — сказал я, делая страшные гла­за, — что эту фотографию мы вынули из руки уби­той киллером женщины?

Закаленная годами жизни со следователем про­куратуры, Ирина ничуть не испугалась:

Правда? А кто это такие?

Страшные и кровавые преступники. Ты что, рылась у меня в портфеле?

Залезла за сигаретами. Она и выпала. Кстати, одного из них я знаю.

У меня по спине забегали мурашки. Нет, это толь­ко в детективных романах бывают подобные совпа­дения и счастливые случайности. В жизни такое исключено. Я вам как следователь говорю.

Кого ты знаешь? — слабым голосом произнес я.

А чего это ты так побледнел? — Ирина подо­шла и заботливо пощупала мне лоб. — Ты, Турец­кий, скоро совсем загнешься на своей работе.

Кого ты знаешь, Ира?

Вот этого.

Когда она показала пальцем на того самого, не­известного четвертого человека на фотографии, я думал, что у меня вот-вот случится инфаркт.

Вот ведь как бывает!

Кто это?

Это Назаренко.

Назаренко?

Да.

Какой еще Назаренко?

Он одно время был секретарем Краснопрес­ненского райкома комсомола, когда я училась в кон­серватории.

Ну и откуда ты знаешь секретаря райкома? — недоверчиво спросил я.

Балда. Я тебе десять раз рассказывала, что в институте я целый год была комсомольским вожа­ком. Ну и по долгу службы ходила в райком. А он там и сидел. Курировал вузы.

Ты ничего не путаешь? — недоверчиво спро­сил я. — Лет-то сколько прошло.

С твоей стороны, Турецкий, — строго сказала Ирина, — крайне бестактно напоминать женщине

о ее возрасте. Даже если это твоя собственная жена.

Ну, Ира, я не это имел в виду. Просто мужик мог измениться...

Не оправдывайся. Не знаю как следователь, но дипломат из тебя никудышный.

Ну ладно, ладно, прости. Ты его точно узнала?

Говорю тебе, точно.

Совершенно?

Абсолютно.

Как, ты говоришь, его звали?

Назаренко.

А имя помнишь?

Имя? Кажется, Дима... или... Нет, точно Дима.

Ира, — как можно более проникновенно ска­зал я, — ты на сто процентов уверена?

Вот Фома неверующий, — негодующе восклик­нула Ирина, — да я сейчас тебе фотографию пока­жу. Он должен быть где-то на старых.

Она принесла большую коробку из-под женских сапог, вывалила на стол груду фотографий и стала их разбирать. Конечно, разглядывая буквально каж­дую из них. »

...А это я с Люськой Немцовой... А это мы с тобой в Паланге. Помнишь, Турецкий?

Она рылась и рылась, а я сидел как на иголках, не в силах поверить своему счастью.Наконец моим мучениям пришел конец, и она вы­удила большую групповую фотографию. Над целой толпой молодых парней и девушек висел лозунг: «Привет участникам XXVII конференции ВЛКСМ».

Вот он, — Ирина ткнула пальцем в человека в строгом темном костюме и галстуке, который сто­ял в первом ряду.

Конечно, лицо Назаренко было размером с две спи­чечные головки, да и фотография порядком выцвела.

[о это был он. Тот, кто стоял на нью-йоркской набе­режной вместе с хоккеистами и Нордом. Сомнений быть не могло. Кстати, он не слишком изменился.

Я встал и приложил руку к сердцу:

Ира, от имени Генеральной прокуратуры Рос­сийской Федерации и от себя лично объявляю тебе благодарность.

Спасибо. А посущественнее за мои заслуги ни­чего не предложишь, Турецкий? — хитро прищу­рилась Ирина.