Грязные игры - Фридрих Незнанский

Как будто сама не пила, — обиделся Лева.

Пила, — назидательно произнесла Людка, — но закусывала. А ты? Весь вечер лакал. Как бегемот.

Юра, а чего это она на меня наезжает? — по­жаловался старшему брату Лева.

Юра откашлялся и прикрикнул на жену:

Ну хватит! Раскомандовалась! Иди вон чело­веку анальгин дай!

Тьфу, черти, — пробурчала Людка, вставая с тахты, — и поспать толком не дают.

Она, ничуть не смущаясь брата своего мужа, как была, совершенно голая, встала с постели и прошла через всю комнату к стулу, на котором висел ее халат.

Лева внимательно наблюдал за Людкой. А посмот­реть действительно было на что: огромные крепкие груди с большими сосками, широкие аппетитные бед­ра, ягодицы, похожие на два сильно прижатых друг к другу футбольных мяча. Если бы Лева подозревал о существовании художника Рубенса, он, безуслов­но, вспомнил бы женщин на его картинах. Но Лева не был искушен в области искусств. Поэтому он толь­ко и подумал: «Е-мое!»

Через десять минут после таблетки анальгина го­лова прошла. А когда Лева выпил полтора литра воды, жить стало явно лучше и веселей.

Скоро Людка собрала на стол.

Опохмелись, — посоветовал брат, доставая из холодильника полбутылки вчерашнего «Абсолюта».

Не-а, — любая мысль о водке была глубоко противна Леве.

Вот это правильно. Молодец, Левчик, — ска­зала Людка, щедро нарезая сервелат, — а ты, про­глот, не успокоишься никак.

Молчи, — рявкнул на нее Юра, стукая о стол толстым донышком высокой стопки, — после та­кой работы можно.

И только тут Лева вспомнил вчерашний день, ко­торый оказался едва ли не самым трудным и на­пряженным в его в общем-то довольно короткой жизни. А вспомнив, он все-таки решился:

Плесни и мне, Юр!

Вот это по-нашему, — обрадовался братель­ник и щедро наполнил его рюмку до краев.

Под укоризненным взглядом Людки Лева в два глотка осушил рюмку, сморщился, с трудом про­толкнул водку внутрь, занюхал кусочком хлеба и закусил хрустящим огурчиком. И только потом вы­тер выступившие на глазах слезы.

Вспоминать о вчерашнем не хотелось. Но все равно выгнать из головы эти мысли не удавалось. Видно, вид у Левы был очень уж мрачный, такой, что даже Юра заметил. Похлопал его по плечу и сказал:

Не кисни. Первый блин всегда комом. Все кон­чилось нормально. Выпей вот лучше.

Но водки Леве больше не хотелось. Настроение у него, и без того поганое, испортилось еще больше.

Позавтракав, Юра пошел куда-то по своим де­лам, сказав, что вернется скоро. А Лева немного поболтался по квартире, а потом отправился в дру­гую комнату, куда они вчера поставили «калаши». Один из них был румынский, с пластмассовым при­кладом и дополнительной рукояткой под газоотвод­ной трубкой. Из него вчера стрелял Лева. Второй, «десантный», короткоствольный, со складывающим­ся металлическим прикладом, достался Юре. И, надо сказать, он им воспользовался как надо. Не то что Лева...

Вздохнув, он положил перед собой автомат и стал по всем правилам, которым учили в армии, разби­рать и чистить его. Магазин, металлический кор­пус, пружина, затвор, ударник. Дело было привыч­ным, так как всего полгода назад он вернулся из Хабаровского края, где проходил действительную военную службу.

Но если с разборкой и чисткой автомата все было нормально, то с внутренними переживаниями дело

обстояло неважно. Проще говоря, мучили Леву вос­поминания о вчерашней неудаче.

«Эх, — думал Лева, — надо же так облажаться. И перед братом неудобно — теперь ему за меня от­дуваться. Он, конечно, не ругается, но хлопот те­перь у него будет порядочно. И не у него, а у нас обоих».

Почистив и собрав автомат, Лева принялся за второй. Между тем невеселые мысли сменились бо­лее приятными.

«Вроде на сегодня никаких дел нет. Позвоню-ка я Инне. Интересно, как она отреагирует на то, что случилось вчера? Ничего. Поплачет-поплачет, да и успокоится. А я ей в этом помогу. Сейчас позвоню. Вот дочищу автомат и позвоню».

Быстро закончив работу, он пошел в большую комнату, где стоял телефон. Подняв трубку, он долго вспоминал телефон, но так и не вспомнил. Пришлось идти за телефонной книжкой.

Трубку долго не брали. Но Лева проявил терпе­ние, и в конце концов с другого конца провода раз­дался женский голос:

Алло?

Инна, привет.

Привет... Кто это?

Ну ты что, не узнаешь? — обиделся Лева.

Нет...

Это же я, Лева.

A-а... Ну, привет.

Здравствуй, Инна. Что это у тебя такой голос серьезный?

Да так...

Не заболела?

Нет.

Может, случилось что?

Нет.

А может, тебя обидели? Ты только скажи! — не унимался Лева.

Все в порядке, Лева.

Ну хорошо... Слушай, а может, пойдем куда-нибудь?

Нет, Лева. Я не могу.

Почему?

У меня дела.

Какие дела?

Инна вздохнула.

Личные.

Личные?

Да

Ну, может, я тебя хотя бы на улице встречу и провожу? Очень тебя видеть хочу.

Зачем?

Ну-у. Как это — зачем? Соскучился.

Инна снова вздохнула.

Слушай, Лева, у меня теперь вряд ли будет время с тобой встретиться. Не обижайся.

А что случилось? — Лева чувствовал, как в нем нарастает раздражение.

Ничего. Просто я теперь буду занята.

Чем?

Ты знаешь, у меня действительно несчастье. Один мой знакомый попал в аварию.

Что?

Да, в аварию. И теперь лежит в больнице. Лева почесал в затылке. Неужели... Да нет, не может быть.

Кто это? —решил проверить он.

Ну-у, ты его знаешь. Это Павел Бородин.

Сомнений не осталось...

Этот твой хоккеист знаменитый?

Да. Только не надо с такой иронией.

Никакой иронии. Он сильно пострадал?

Нет. Не очень. Врачи сказали, через неделю встанет на ноги.

Ну вот видишь, — выдавил из себя Лева. — Ничего страшного. Давай по этому случаю куда- нибудь сходим. В «Метелицу», например. Ты была в «Метелице»?

Нет, Лева. Я никуда не пойду.

Не пойдешь?

Не пойду.

Лева разозлился не на шутку.

Значит все, да? Приехал из Америки благо­верный, и Лева побоку? Да?