Ярославский мятеж - Андрей Васильченко

До революции Лопатин многие годы состоял гласным (то есть депутатом) городской думы, именно городская дума избрала его 26 февраля 1917 года городским головой. Должностные обязанности он должен был исполнять в течение четырех лет, однако сложил их с себя 30 июля 1917 года. Позже, во время допросов в ЧК, Лопатин даст следующие показания: «Через 2 дня после свержения в Ярославле советской власти получил приказ полковника Перхурова о вступлении в исполнение обязанностей члена Ярославской городской управы и о принятии мер к созыву Ярославской городской Думы. О предстоящем свержении никаких определенных сведений не имел. Ходили по городу разные слухи, которым я не верил, т. к. считал советскую власть в достаточной мере прочной. Никого из руководителей штаба Добровольной армии не знал ранее, а полк. Перхурова увидел впервые уже после своего назначения членом управы. С работой по городскому управлению был хорошо знаком по предшествующей своей деятельности, т. к. с 1909 по 1915 год был членом Ярославской городской управы, заступающим место Ярославского городского головы». Именно во время этих допросов Лопатин четко сформулировал, решением каких задач занималась созданная штабом Северной Добровольческой армии Ярославская городская управа: «1) распределение помещений, как в казенных, так и в частных зданиях, для многочисленных погорельцев города, организации им медицинской помощи и питания, 2) забота о ведении переговоров через штаб об эвакуации мирного населения из города, 3) удовлетворение денежным довольствием многочисленных городских служащих, 4) руководство работами по водоснабжению города». Надо отметить, что каждая из обозначенных задач была очень важной.

Проблемы погорельцев были, наверное, самыми серьезными, так как к концу ликвидации «мятежа» к таковым можно было отнести большую часть горожан. Уже 12 июля в подвалах и нижних этажах двух корпусов Ярославской духовной семинарии нашло себе убежище около 800 человек, на тот момент лишившихся крова. Два наиболее активных горожанина из числа этих несчастных, А. Соколов и А. Скворцов сформировали комитет погорельцев. За помощью они предпочитали обращаться не в городскую управу, и уж тем более не к совершенно лишнему генералу Карпову (в противовес ему Лопатин даже пытался формировать собственную городскую пешую милицию), а непосредственно к коменданту города генералу Веревкину: «Обстановка, вследствие скопления людей в тесном коридоре, создалась угрожающе антигигиеническая. В продовольственном отношении сбежавшиеся погорельцы сначала находились в тяжелом положении: у многих не было ни куска хлеба». На первых порах помощь комитету погорельцев оказывало артиллерийское управление штаба Перхурова, которое снабжало укрывавшихся в корпусах духовного училища горячей пищей. Однако по мере того, как усиливался натиск красных частей на Ярославль, положение погорельцев становилось все хуже и хуже. «Комитет сделал перепись живущих, с целью равномерного распределения продуктов, но установить личности их, за неимением у многих паспортов и продовольственных карточек, не может. У Комитета кроме того много работы и по успокоению погорельцев от паники и по охране имущества, так как появились уже воры и немало украли имущества». Когда количество лишившихся жилья стало катастрофически огромным, городская управа решила их размещать в любых помещениях, которые хотя бы не находились под постоянным артиллерийским обстрелом. В качестве таковых были выбраны завод Оловянишникова на Срубной улице (ныне улица Собинова) и помещение камерного театра на Борисоглебской улице (ныне Свердлова). Часть ярославцев предпочитала укрываться на «красной территории» – в этом был свой резон, поскольку позиции частей Красной армии не находились под постоянным обстрелом. 16 июля 1918 года чрезвычайный штаб на станции Всполье панически сообщал: «В городе также очень желательно руководителя-организатора продовольственного дела. Выясните там, куда лучше отправлять погорельцев, беженцев, где их лучше можно обеспечить жильем, продовольствием; их много под открытым небом. Мы завтра утром отправляем 250 человек в Ростов, больше отправлять туда нельзя; в сторону Вологды пока отправлять не можем». Впрочем, быть беженцем на «красной территории» было занятием вовсе не безопасным. Например, командир новгородского отряда Поляков без каких-либо намеков на сожаление вспоминал о тех днях: «Масса появилась из города беженцев, для чего у меня был организован концлагерь для более ненадежных, коих я направлял в таковой, но красноармейцы по дороге по рукам судили того или иного беженца, если руки похожие на рабочие, то таковых вели в концлагерь, а непохожие на рабочие, то тех расстреливали».

Впрочем, советская историография предпочитала рисовать иную картину. Так, например, в книге Р. Балашова «Пламя над Волгой» говорилось: «Образцовый порядок и строгая дисциплина были в железнодорожном районе Ярославля. Железнодорожники работали в помощь Красной армии – ремонтировали паровозы, вагоны, железнодорожные пути, обслуживали бойцов на фронте. Они принимали поезда на станцию, доставляли боеприпасы и перевозили беженцев. Огнем артиллерии была разрушена городская водокачка. Вода перестала поступать на станцию Всполье. Железнодорожники привозили воду с Московского вокзала на открытых платформах в больших баках. Железнодорожная ветка между Московским вокзалом и станцией Всполье находилась под постоянным обстрелом противниц и часто разрушалась. Но, несмотря на это, рабочие-железнодорожники, рискуя жизнью, смело водили поезда с водой». Столь же идиллически изображалось и продовольственное снабжение как рабочих, так и беженцев. «В центре внимания военно-революционного комитета находилось продовольственное дело. Продовольственники под руководством большевиков Охапкина, Афанасьева, Макарычева и других организовали снабжение населения продуктами питания. Продуктов было мало, их не хватало. Поэтому революционная власть конфисковала все продовольственные запасы у торговцев и спекулянтов». Подобного рода рассказы можно в обилии найти в опубликованных воспоминаниях советских деятелей, из которых редакторы пытались убрать все неудобные подробности. Например, председатель губревкома К.Е. Бабич вспоминал: «Однажды в губревком пришел боец одного из отрядов Ярославской Большой мануфактуры. Он сказал, что отпросился у командира отряда на несколько часов, чтобы навестить семью, и там увидел голодных детей, жующих что-то совсем несъедобное. На глазах бойца сверкнули слезы. “Я сейчас пойду прямо на фронт, – сказал он, – а вас прошу – помогите детям, не дайте им умереть с голоду”». Далее К.Е. Бабич рассказывал, что ревкомовцы тут же приняли срочные меры. Они создали на Большой мануфактуре чрезвычайную продовольственную комиссию, членов которой разослали за хлебом во все концы губернии. «На заводе Понизовкина, – продолжал Бабич, – мы обнаружили большие запасы картофеля, доставили его в Ярославль и обеспечили им семьи рабочих». Впрочем, на практике беженцев чаще всего сразу направляли в концентрационные лагеря, особо не разбираясь в их биографии. Что касается пленных, то в этом отношении весьма показательной является сохранившаяся запись разговора Гузарского с дежурным военно-оперативного отдела, передававшим приказ своего начальства: «Не присылайте пленных в Москву, так как это загромождает путь, расстреливайте всех на месте, не разбирая, кто он. В плен берите только для того, чтобы узнать об их силах и организациях».