Холодное блюдо - Евгений Щепетнов

– Вот сам бы взял да купил! – огрызнулся Хесс, не расположенный к шуткам. – По серебрушке за каждую. Считай – даром. Все три больные. У одной чахотка – вот та, голубоглазая. Другая желтая вся, у нее после лихорадки печень не работает, больше месяца без лечения не проживет. А вон та – у нее тоже что-то с легкими. Задыхается, синеет. Пришлось ее на загривке тащить. Как, впрочем, и двух остальных. Представляешь, как я запыхался? Я просто охренел их сюда тащить!

– А на кой трех-то? Мы что говорили? Одну нам надо! А двух других куда?

– А если одна не выживет? Если сдохнет? Что, снова идти в город, тащить? Не понадобятся – продадим! Учитель вылечит! А за здоровую уже золотом возьмем! Они так-то молодые! И мордочки симпатичные! Им лет по семнадцать – двадцать – так сразу и хрен поймешь, сколько им. Так что здоровых их с руками отхватят за десять-двадцать золотых штука! Эй, вы чего застыли?! Быстро раздеваться!

Ангус вгляделся в фигуры женщин и поморщился – отвратительные тела! Худые, как скелеты. Груди висят пустыми мешочками, кости таза выпирают, обтянутые восково-желтой кожей, колени – шишки, торчащие на палках-ногах. Как они еще живы – совершенно непонятно! Женщины вообще более живучие, чем мужчины, – Ангус это знал наверняка. Этому учили всех лекарей. То, что убьет мужчину, может оказаться для женщины пустым звуком. Яд, например. Или сильная боль. Женщины гораздо терпеливее мужчин, это знали все.

– Какого демона они такие худые?! – Ангус недовольно помотал головой. – Их что, не кормили?!

– Точно, не кормили! – спокойно ответил Хесс, оглядывая сгорбившихся рабынь, на шеях которых висели медные ошейники, еще больше подчеркивающие их худобу. – Я спрашивал. Хозяин решил, что кормить бесполезно – все равно сдохнут, так зачем тратить корм?

– И что, нельзя было вылечить? – помрачнел Ангус. – Домашний скот лечат, а это все-таки дорогой товар, рабы-то!

– Скот режут, не больно-то его и лечат, – пожал плечами Хесс. – А что касается рабов, думаешь, к ним позовут мага-лекаря? Они столько не стоят, чтобы к ним звать лекаря! Травок дали… Не вылечилась – пошла на хрен! На рынок! Какой-нибудь дурак купит…

Он осекся и с опаской посмотрел на Ангуса, но тот лишь усмехнулся – купил-то их не Ангус, а Хесс!

– Отмывайте их. Хорошенько! Надеюсь, ты догадался купить дегтярное мыло? Купил? Вот и хорошо. Давай их в ручей, макай, отмывай, а потом в дом. Будем поднимать на ноги. Леван, свари пока бульона. У нас еще есть мясо?

– Я не так давно целую телячью ляжку приносил, учитель. Хватит мяса.

– Ну, вот и хорошо…

Ангус проводил взглядом Хесса, идущего к водопаду, трех голых женщин, шагающих так, будто вот-вот свалятся, чтобы не встать уже никогда, и пошел в дом – готовить общеукрепляющее снадобье. Сонное снадобье у него есть, и много – готовил для Левана и Хесса, так что хватит и на рабынь. Вообще-то лекарь не был сердит на Хесса за то, что парень привел насквозь больных, еле живых девиц, – о том в общем-то и шла речь, когда тот отправился на невольничий рынок. Честно сказать, Ангусу самому вдруг захотелось попрактиковаться в настоящем лекарском деле, давненько он не лечил людей. Готовить снадобья – не лекарское дело, это, можно сказать, понижение уровня лекаря. Лекарь должен лечить.

А кроме того, почему-то захотелось показать свой лекарский уровень ученикам – пусть посмотрят, что может настоящий маг! Не те мошенники, что выдают себя за мага-лекаря! Небось никогда и не видели работу настоящего колдуна высшего разряда!

Хм… а может, и видели. Не совсем же они дикари… и в этом городе есть маги-лекари. Не такие сильные, как он, Ангус, но есть.

Пока готовил снадобье, пока колдовал, Хесс уже закончил с рабынями. К тому времени солнце уже почти зашло за гору, и воздух стал прохладным, как это и бывает в лесу или в горах. Ангус старался держать окна открытыми, чтобы в них входил чистый, напоенный запахом хвои лесной воздух, полезный для организма. Благо он умел ставить защиту от кровососов – комаров и слепней, коих тут оказалось больше, чем должно быть в таком сухом, чистом, продуваемом месте, где не пасется стадо и не ходят люди.

Чем питаются гады в таких местах, как они выживают, не напившись крови, для Ангуса стало загадкой большей, чем создание приворотного зелья или лечение перелома силой одной лишь только магии. Впрочем, и то и другое относилось к разряду непознаваемого, и потому думать об этом очень уж долго не имело никакого смысла – время потеряешь, а истину не найдешь.

Обритые налысо, с порезами и ссадинами на черепе девушки имели довольно-таки жалкий вид. Другой на месте Ангуса стал бы смеяться, увидев таких выбритых страхолюдин, но лекарь при всей его неразборчивости в средствах достижения цели не был склонен к распространенной среди недалеких и просто глупых людей привычке смеяться над карликами, инвалидами и просто неловкими людьми, попавшими в неприятную ситуацию. Его не смешили карлики-уродцы. Увидев их, почему-то покатывалась со смеху чернь и заливались слезами хохота просвещенные аристократы – по непонятной Ангусу странной причине. Он видел в этих уродцах только несчастных людей, которым не повезло в жизни и которые вынуждены зарабатывать на своей беде, на своем несчастье. И что тогда в этом смешного?

Возможно, это все влияние учителя магии, который навсегда вдолбил в головы своим ученикам главное правило – пациента нужно любить, за жизнь его нужно бороться, иначе ты не лекарь, а дерьмо! И Ангус в каждом таком несчастном видел своего пациента. И как тогда он мог смеяться над их болезнью?

М-да… все зависит от воспитания, буквально все. Возможно, Ангусу было бы гораздо легче жить, попадись ему на жизненном пути другой учитель, а не этот бунтарь. Трудно ему было переламывать себя, становиться тем, кем он стал в конце концов. Убийцей-отравителем.

– Двух отведи в их комнату, а одну оставь здесь! – приказал Ангус, рассматривая обритых женщин, на которых одежда висела, как на деревянном шесте. – Вот эту оставь!

Он указал пальцем на самую маленькую женщину, вернее, девушку. То, что она совсем молода, стало видно после того, как с ее головы исчезла копна сальных, кишащих насекомыми волос. Худое лицо, обтянутое пергаментно-желтой кожей, как и конечности. Глаза голубые, смотрят из запавших глазниц так спокойно, так обреченно, что становится ясно – девушка давно простилась с этим миром и готовится встретиться с Создателем, чтобы получить направление в новое тело.

Ангус не верил в переселение душ – он еще ни разу в жизни не встретил человека, который доказал бы ему, что помнит свою прежнюю жизнь в старом теле. А то, что лекарь читал в различных источниках, например в богословских книгах, не выдерживало ни малейшей критики. Сказки, сочиненные служителями храма для вытрясания пожертвований из доверчивых прихожан! И не более того.

Он хотел спросить имя девушки, но почему-то не спросил. Может, потому, что не рассчитывал, что та выживет, и не хотел относиться к ней, как к человеку? Умерла неизвестная – это совсем другое, чем если бы умерла та, чье имя он знал. Глупо, но… вот так.