Корсар и роза - Звева Казати Модиньяни

— Я начну, — сказала ее невестка, подходя к мужу и покровительственно положив руку ему на плечо. — Как вы знаете, приближается срок сдачи в архив дела о нашем банкротстве. Вчера мы созвали общее собрание и приняли решение пустить в оборот проценты с капитала «Рангони Кимика». Мы намерены добиться того, чтобы акции новой финансовой компании были подтверждены кредитными банками, которые, став их собственниками, смогли бы свободно, без всяких ограничений, заниматься продажей имущества. Вы следите за моей мыслью?

— До некоторой степени. Но мне почему-то кажется, что мы не для этого здесь собрались, — решительно отрезала Лена.

— Как раз об этом я и собиралась сказать. По мнению Спартака, нам не следует требовать возмещения имущественного ущерба от банков, уполномоченных улаживать наши дела. Мы с Джованни придерживаемся того же мнения, а вот Маргерита и Бруно с этим не согласны. Они утверждают, что у нас и без того уже хватает врагов, что процедура отказа от возмещения ущерба повлечет за собой новые расходы и помешает снятию секвестра[21] с имущества. Наш частный счет в швейцарском банке выжат до дна. Нам нужны деньги.

— Это я поняла. Увы, тут я ничем не могу вам помочь. Но мне хотелось бы внести деловое предложение. Вместо того чтобы говорить о миллиардах, возмещении ущерба, снятии секвестра и прочей бесовщине, давайте лучше поговорим о работе.

— О какой работе? Не понимаю! — встревожилась Маргерита.

— Ну, разумеется, — с ледяной усмешкой повернулась к ней мать, — где уж тебе понять. Разве тебе хоть раз в жизни довелось заработать собственным трудом деньги? Ты пользовалась нашим частным самолетом, чтобы слетать в Париж и сделать прическу у Кариты. Ты порхала с одной вечеринки на другую и закатывала истерики, если о тебе забывали упомянуть на страницах светской хроники. Ты не давала покоя мужу и силой втянула его в дела семьи. Из-за тебя он изменил своей профессии и бросил работу, в которой добился блестящих успехов. А все почему? Да потому, что всех доходов от его медицинской практики не хватало, чтобы оплатить хотя бы твои летние путешествия. Что касается тебя, Миранда, ты с легкостью просаживала миллиарды на наряды, драгоценности, картины, круизы вокруг света. А ты хоть раз спросила себя, откуда берется весь этот денежный фонтан? Все было оплачено чужим трудом, но тебя это, конечно, не интересовало. Ну а ты, Джованни? Что ты делал в тех редких случаях, когда появлялся на работе? Пользовался телефоном, чтобы договориться с друзьями об очередной охоте или организовать поездку в Калифорнию в компании веселых девиц? И вот теперь вы, именно вы являетесь ко мне как ни в чем не бывало, чтобы просить денег. Позавчера у меня был этот мерзкий сплетник, наш приходский священник, как бишь его? Ах, да: монсеньор Сальвати. Он тоже имел наглость просить у меня денег для наших родственников, для Бальдини. Я выставила его за дверь. Я никому не даю денег, и хорошо бы вам это усвоить. Так что если вам нужны деньги, засучите рукава и принимайтесь за работу.

Впервые в жизни она говорила со своими детьми столь сурово. Они смотрели на нее, онемев от изумления. Только Спартак, когда бабушка замолчала, одобрительно улыбнулся ей.

— Я не для того сюда пришла, чтобы терпеть унижение, — взорвалась Миранда, задыхаясь от бешенства.

— Если здесь и есть кто-то, кто постоянно терпит унижение — причем как раз от тебя, — то это именно я. Ты меня считаешь слабоумной, окружаешь меня шпионами, которые тебе доносят о каждом моем шаге. Ты даже отняла у меня машину, — в тон ей ответила Лена. Ее начала колотить дрожь. — Пойди принеси мне стакан воды, — велела она внуку, пытаясь достать таблетку успокоительного из золотой коробочки, но та выскользнула у нее из рук. Разноцветные пилюльки разлетелись по ковру. Бьянка наклонилась, чтобы их собрать.

— Я же вам говорила, что мама начнет волноваться, — произнесла она с упреком, обращаясь к присутствующим.

— Можно подумать, что я не волнуюсь, — живо отреагировала Миранда. — Состояние отца пущено по ветру. А вот у нее есть земельные владения в Южной Америке и в Австралии, и нам всем это прекрасно известно. Кроме того, у нее десять сухогрузов, перевозящих зерно по всему миру! — вскричала она вне себя.

— Прекрати! — остановил ее Джованни. — Со своим имуществом мама вольна делать что захочет.

— Но мы оказались в таком положении, что она могла бы нам помочь, — вмешалась Маргерита.

— А вам не кажется, что у мамы есть веские причины полагать, что ее состояние тоже пойдет по ветру, если попадет к нам в руки? — заметил Бруно, до этой минуты предпочитавший не вмешиваться в спор.

Лена утомленно прикрыла глаза, перестав прислушиваться к разговору.

— Вы отдаете себе отчет в том, что ваша мать поступает правильно, отказывая вам? — продолжал настаивать Бруно. — Что касается меня, я годами живу в сумасшедшем доме. Мне не хватает моих занятий, научных конгрессов, моих пациентов. Почему бы не воспользоваться добрым советом и не возобновить работу? Конечно, нелегко начинать сначала, когда тебе за пятьдесят. Но я уверен, что моей язве перемена занятий пойдет на пользу.

— Кажется, язву заработаю я! Я не привыкла нищенствовать. Поведение мамы представляется мне абсурдным, нелепым, непоследовательным и даже вероломным, — заявила Маргерита.

— Я чувствую себя глубоко и незаслуженно обиженной. Я же не просила, чтобы меня родили в богатой семье, — поддержала сестру Миранда. — По-моему, мама просто сошла с ума.

— Может, попробуешь объявить ее недееспособной и взять под опеку? — язвительно осведомился Джованни. — Не смей говорить таким тоном о нашей матери. И немедленно попроси у нее прощения!

— Пожалуйста, уйдите, оставьте меня одну, — проговорила Лена сдавленным голосом. — Я не могу вас больше видеть. Да, кстати, предложение Спартака не судиться с банками в обмен на передышку, которую они нам обещали, представляется мне правильным, — устало заключила она.

— А как же деньги, мама? — жалобно протянула Маргерита.

— Вам придется дождаться моей смерти. Не беспокойтесь, ждать осталось недолго. Прошу вас, уходите. Все, кроме тебя, — добавила она, поворачиваясь к внуку. — Мне надо с тобой поговорить.

Было около часа ночи, ресторан закрывался. Официанты уже ушли, и Пьеро, директор заведения, заносил в дневник заметки о наиболее важных событиях прошедшего дня. Стены помещения были отделаны темным деревом, свет приглушен, диваны и стулья обиты кожей, столы застелены крахмальными скатертями. В ранней юности Пьеро работал в Англии и по возвращении в родную страну решил воссоздать в историческом центре Милана, на пересечении улиц Сант-Андреа и Спига, изысканную и строгую атмосферу, свойственную традиционным английским клубам. Вот уже тридцать лет его ресторан был местом встреч деловых людей, знатных дам, разных знаменитостей.