Импровизация на тему убийства - Яна Розова

– Как ты будешь деньги отдавать?

– В записке было сказано, что они сообщат сегодня. Кстати, звонил Безответов, сказал, что за нашим домом установлено наблюдение. Имей в виду.

– Ну, хоть что-то делают, – сказала я вяло.

– Есть хочешь? – спросил Ник, не заметивший, что я скисла. Деньги он сложил в специальный толстый конверт собственного производства, но на меня все так же не смотрел.

– А ты?

– Хочу. Пойдем в зал, попросим чего-нибудь…

Он даже шутил…

За едой, которая была великолепна, но не вдохновляла, Ник кое-что припомнил:

– Я утром опять у Пряника был, поговорили… Его снова следователь вызывал, наш друг Безответов. Версия самоубийства отпадает на все сто. Следователь сказал, что, по данным криминалистов, Ермолов не стрелял из моего револьвера в тот вечер. Будут по второму кругу копать. Снова «смит-и-вессоном» интересовались. Как же я себя хвалю, что никому его не демонстрировал! А ведь собирался друзей на природу повезти, потом так элегантненько достать револьвер и – получить аплодисменты! М-да…

– Да, повезло, – согласилась я, пережевывая обжаренный в сухарях сыр. – А вообще мне кажется, что в том деле смог бы разобраться только тот, кто все обстоятельства и всех людей хорошо знает. Ну, кто-то из нас.

– Да ну. – Ник небрежно махнул стаканом с коньяком. – На то они и профи, чтобы разобраться. Найдут они убийцу, не переживай об этом.

– Не переживай? – изумилась я. – Ник, а как же дело Комова?

– Что – дело Комова?

– Эти самые профи не обратили внимания на то, что на руках Комова не было следов пороха. А нет следов пороха – значит, человек не стрелял. Если ты видел хоть один толковый детектив по телевизору, то знаешь, что порох на руках так оседает, что смыть его трудно. А Комову и мыться негде было. Его возле горящего дома взяли.

– Да это было десять лет назад! – Я могла бы догадаться, что на эту тему Сухарев думал-передумал уже множество раз за множество лет. – Конец девяностых! Вспомни: разгул криминалитета и все такое прочее. А если ты хоть раз в день телевизор включаешь, то видела какую-нибудь передачу о девяностых. Тогда на каждом углу что-нибудь случалось, а милиция не справлялась. У нас же преступник сам на месте преступления оказался, сам сознался. Кого еще искать? Закрыли дело и передали в суд!

– Может, ты прав, – вынужденно согласилась я. И тут сказала то, чего от себя не ожидала, то, что никак не подтверждало моей уверенности в виновности Жанны: – А ты не заметил, что обе картинки похожи?

Брови Ника поползли вверх.

– Господи, какие еще картинки?

– Картинки места преступления. Голые мужчина и женщина на разобранной постели, вещи по комнате разбросаны. И убиты они из огнестрельного оружия.

По выражению лица мужа я поняла, что он попробовал представить себе обе эти «картинки».

– Похоже. Только в первом случае мужчина и женщина были любовниками, лежали рядом. И убита была только женщина. Тебе мерещится – не так уж эти картинки и похожи.

– Я говорю не о том, что было на самом деле, а о том, как это выглядело со стороны. Если бы я точно не знала, что Зюзя лежала в больнице в ту ночь, я бы решила… Но кто, кроме нее, мог повторить картину еще раз?

– Зюзя? – Ник иронично хмыкнул. – Комов? – И уже серьезно: – Комов? Ты об убийстве своего парня с ним не говорила?

– Мне это и в голову не пришло. Зачем ему это? Кому бы он навредил, если разобраться? Только мне, а я в той истории…

Ник перебил меня:

– Подожди, но это не так глупо! Комов не получил от меня деньги, натерпелся в тюрьме всякого и мне решил отомстить. Его выпускают, он находит мой дом, узнает, что ты – моя жена. Узнает к тому же, что ты… ездишь к одному парню, у вас роман. Он решает, что если прикончит этого парня, то козлом отпущения буду я. Точно так же, как козлом отпущения был он! Он как-то узнает про мой револьвер, достает его из моего домашнего сейфа. Убивает Игоря. Кристина, возможно, там случайно оказалась.

Это уже было что-то, я даже немного ожила. Почему я не подумала об этом раньше?

– Похоже на правду… Только надо быть опытным преступником, чтобы все это провернуть. Украсть у тебя револьвер – вот, к примеру, очень непростая задача.

– Ну, он же десять лет с урками общался. Они всему его научили!

– А нам-то что делать?

– Ничего, – резюмировал Ник. – Итога нет, результата. Я на свободе, потому что следствию неизвестно, что револьвер принадлежит мне. И если бы Комов затеял все это безобразие, он бы уж нашел способ сообщить Безответову, из чьего оружия был застрелен Ермолов… И Кристина.

– Ты прав. Да и Кристина тут никак в сюжет не вписывается.

Это снова был тупик.

Вспоминая потом, после многих-многих событий, этот разговор, я удивлялась своей интуиции, неожиданно подсказавшей мне ответ на все вопросы. Но подсказка была такой слабой, такой неуверенной, что мы с Ником даже не попытались ею воспользоваться, тем самым продлив еще на сутки свое счастливое неведение.

12 июня, вечер

Ник позвонил уже через час:

– Снова на моем столе записка. Требуют еще десять тысяч долларов… Не знаю, что и думать.

– Что тут думать? – удивилась я. – Сообразили, что мало попросили. А не ясно, как им деньги передать?

– Не ясно. Кажется, наш Безответов след взял.

– Слежка сработала? Кто-то в дом приходил?

– Да, утром приходила помощница Зюзи – Олеся. Они следят за ней.

Помощница, а грубо выражаясь, прислуга приходила в дом Ника раз в неделю, по четвергам. Мы рассказывали об этом Безответову. Вчера была среда, а Олеся входила в дом. Я представила себе смурную, всегда пахнущую потом Олесю, тридцатилетнюю женщину, чей муж пропивал все скудные доходы семьи, а троим маленьким детям водитель из сухаревского ресторана регулярно возил сумки с продуктами.

– Неужели это она?

– Если это она, кто-то из ее родственников или знакомых, то я ее убью.

Угроза звучала так, будто злыми словами Ник пытался поднять собственный моральный дух.

– А… можно я приеду? Тут, в доме, мне неуютно.

Стальные нервы моего мужа стали сдавать. Неудивительно. Он ждал, что во второй записке будет место и время передачи денег, а потом ему вернут сына. Вместо этого приходилось возвращаться во вчерашний день, снова собирать деньги, а Митька был где-то далеко, с чужими людьми.

У меня снова был коньяк и пепельница, так что Сухареву, упавшему на мой диван, осталось только протянуть руку к бокалу и поджечь сигарету. Мы даже не пытались говорить о чем-либо, кроме как о Митьке. Ник, конечно, говорил больше, и я узнала то, о чем раньше и не догадывалась.