Пепел надежды - Чингиз Абдуллаев

— Через два дня. А почему вы спрашиваете?

— Я не хочу вас больше беспокоить. Завтра поговорим обостальном.

Только один вопрос. Вы не обращали внимания, у дипломата,который жил напротив, дверь всегда была закрыта?

— Да, — уверенно сказал муж.

— Нет, — так же уверенно ответила жена, — унего иногда дверь бывала открытой. По-моему, он делал это нарочно. Думал,дурашка, что я к нему зайду. А зачем мне такой хилячок? Он ведь сыпался весь,хотя был еще совсем молодой.

Наверное, перегорели у него все предохранители, и он получалудовольствие только от одного вида женщин. Знаете, есть такая пословица: «Недогоню, так хоть согреюсь».

— Знаю, — засмеялся Дронго. Количество спиртного,которое приняла женщина, явно превышало ее норму, что сверх меры развязало ейязык.

— Иди спать, — недовольно сказал Токарчук, суровоглядя на свою супругу.

— И пошутить нельзя, — обиделась она, поднимаясь сдивана.

— Про самолет вы больше ничего не слышали? —спросил Дронго у ее мужа.

— Нет, не слышал. Но вообще сюда журналисты приходили.Может, убийца пришел под видом газетчика? И застрелил вашего дипломата, царствоему небесное.

Может, на том свете будет добрее.

— Охрана внизу утверждает, что журналистов сегодня небыло.

— Значит, не было. Охранники такие придирчивые, суки.Пока не узнают, кто и к кому идет, не пропустят. Ко мне друг хотел подняться,так его не пустили.

— Спасибо. Извините, что я вас побеспокоил. —Дронго пожал руку Токарчуку. — Передайте мои извинения и вашейжене. — Он вышел из номера, прикрыв за собой дверь.

На часах было уже три. Он вернулся к себе в номер и началраздеваться.

Потом, подумав немного, сел к столу и начал чертить понятныетолько ему одному схемы. Он закончил через полчаса Осталось еще нескольковопросов. Он подчеркнул эти вопросы и удовлетворенно вздохнул. Потом наконецлег спать.

«Кажется, я знаю, как убили дипломата», — подумал он,засыпая.

Они поднимались в лифте. Он даже не подумал предложить ейподняться по лестнице пешком на четвертый этаж. И хотя сам он никогда непользовался лифтом, тем не менее в этот раз полковник предпочел пройти в егокабину, словно позабыв, что шум лифта может вызвать некоторый интерес усоседей, обычно не видевших таинственного жильца с четвертого этажа.

Он открыл дверь, и она вошла в квартиру первой. Это была егообитель, в которую он никого не пускал. Здесь были книги, Которые он любил,личные вещи, которыми он дорожил. Квартира была небольшой — двухкомнатной смаленькой кухней. И он не бывал здесь иногда неделями, а то и месяцами. Но,возвращаясь сюда, он отдыхал, словно весь остальной мир оставался за дверьюэтой маленькой московской квартиры. И сегодня он привез сюда женщину, непонимая, почему он совершил этот явно неразумный поступок.

— Проходите, — предложил он. — Вам, наверное,холодно? Я сейчас поставлю чайник. Он у меня электрический, вскипит быстро.

— Вы живете здесь один? — спросила она, глядя на книги,стоявшие на полках.

— Да, — кивнул полковник.

— И это ваши книги?

— Кажется, да.

Она подошла ближе, удивленно разглядывая корешки. Потомобернулась к нему.

— Я даже не могла предположить, что вы читаете Монтеня.

— Ну да, я же типичный бандит.

— Я не хотела вас обидеть. Просто это так странно.

Женщина отдала ему куртку и, пройдя в комнату, села надиван. Он видел, как она невольно откинулась на его спинку: ей все-таки былотяжело переносить все эти испытания.

— Кем вы работаете в банке? — спросил Высоченко,перед тем как уйти на кухню. — Почему вы остались там так поздно?

— А вы разве не знали? — Она удивленно взглянулана него, — Я думала, вы именно поэтому меня и взяли как заложницу.

— Что? — повернулся он к ней. — Какуюзаложницу?

— Я вице-президент банка, — сказалаженщина. — Неужели вы, Правда, этого не знали?

— Не знал, — растерянно сказал Высоченко. Толькотеперь он увидел и оценил дорогое платье женщины, ее обувь, уверенный взгляд,ее четкие деловые реплики. Только теперь он понял, что именно ему нравилось вэтой женщине. Она был не просто сильным человеком. Она была очень выдержанным исмелым человеком, если решилась пойти с ним в его квартиру. Он молча повернулсяи пошел на кухню ставить чайник. Затем умылся в ванной и вернулся в комнату.

— Можно я воспользуюсь вашей ванной? — спросилаона.

Он молча кивнул. Все было так запутанно, так странно. Онавышла из ванной через несколько минут. Снова прошла к дивану. К этому временивода уже закипела, и он подал ей чай в кружке. В своем доме он не любил стеклянныхстаканов и предпочитал кружки с изображениями собак. 1 — Давно вы работаетевице-президентом банка? — спросил полковник, усаживаясь в кресло напротивнее.

— Нет, — взглянула она ему в глаза, — толькотретий месяц. Они даже не знали, что я беременна, когда брали меня. Если бызнали, думаю, не назначили бы.

— Почему?

— Репутация банка. Мир все еще поделен между мужчинами.Представьте себе, что к нам приходит клиент и просит встречи свице-президентом. А ему говорят, что вице-президент находится в декретномотпуске. Согласитесь, это звучит несколько несерьезно.

— Возможно, — ответил полковник. — И теперьвы решили уйти?

— Только на время. Врачи считают, что мне нужно меньшеволноваться. — Она взглянула ему глаза. — Хотя мне кажется, что всюнорму волнений я уже получила.

— Это ваш первый ребенок?

— Да. Я позднородящая, как сейчас пишут в документах.Мне уже тридцать.

— Почему вы раньше не рожали? — Он и сам непонимал, каким образом между ними установилось то абсолютное доверие, какоебывает только у незнакомых людей, внезапно проникающихся симпатией друг кдругу.

— Не знаю. Как-то не сложилось. Я училась в институте,потом в аспирантуре. Не торопилась выйти замуж. У меня был друг, военныйлетчик, но он был женат. Вот так я и просидела до двадцати восьми. А потомвстретила своего нынешнего мужа.

— Вы его любите? — Он никогда не задавал подобныхвопросов. А она никогда не отвечала на такие вопросы. Но сейчас все казалосьестественным, нормальным.

— Не знаю, — честно призналась она, —наверное, люблю. Он человек надежный, спокойный. Мы с ним познакомились, когдаон вернулся из Чечни. Они там восстанавливали какую-то связь, подробностей я незнаю. Я к нему отношусь хорошо. А он, кажется, меня любит по-настоящему.