Пожарский - Дмитрий Володихин

Очередной этап битвы за Москву начался несчастливо для русского оружия.

И добрую половину дня неудачи будут преследовать ополченцев одна за другой…

Жестокий бой в южном Замоскворечье описан во многих источниках, по ним видно, сколь трагически начался этот день. Летопись повествует: «И был бой великий с утра до шестого часа; гетман же, видя против себя крепкое стояние московских людей, напустился на них всеми людьми, сотни и полки смял и втоптал в Москву реку. Едва сам князь Дмитрий с полком своим стоял против них. Князь Дмитрий Трубецкой и казаки все пошли в таборы. Гетман же, придя, встал у [церкви] Екатерины мученицы Христовой и таборы поставил». Летописным строкам вторит «Сказание» Авраамия Палицына: «Светающу понедельнику, начаша полци сходитися: бе бо от обою стран множество безчислено людей. Окаяннии же лютори, польские и литовские люди, нагле зверообразным рвением наступишя на московское воинство. Божиим же попущением грех ради наших рустии полцы вдашя плещи свои, на бегство устремишяся; тако же и пешие вси, ров покинувше, побегошя»[172].

Польский офицер Будило во всех подробностях сообщает о боевых действиях утром 24 августа, столь счастливо сложившихся для его соотечественников: «Гетман, одушевленный великою заботливостию об осажденных, напрягал все свои силы, чтобы выручить их. Он сдвинул весь свой обоз, и хотя его войско было небольшое, но он должен был разделить его на две части, потому что и у русских было две армии; одна — Пожарского, наступавшая на гетмана из своего лагеря, а другая — Трубецкого, нападавшая на него из своего табора. Одна часть войска гетмана, обратившись к Пожарскому, долго билась с ним, наконец, сломала русских, вогнала в реку и овладела полем битвы. Удалившись за реку, русские опустили руки и смотрели, скоро ли гетман введет в крепость продовольствие. Другая часть войска гетмана делала тоже свое дело. Идя подле обоза, она гнала русских с поля битвы. Когда гетманский табор пришел в Деревянный город, где при рвах засела часть русской пехоты с двумя орудиями, то наши сильно стали стрелять в нее. Гетман, видя, что нельзя так взять ее, приказал половине конницы спешиться и вместе с пехотой кинуться на нее с ручным оружием. Когда казаки и пехота, хорошо приготовившись, храбро кинулись на русских с саблями, то русские стрельцы, видя храбрость наших и не имея возможности сдержать их, стали разбегаться. Наши рубили… кого… застали [на месте]».[173]

Теперь поляки могли отдохнуть, осмотреться, перегруппировать силы. Они глубоко вклинились в Замоскворечье. Об этом ясно свидетельствуют слова летописи о том, что Ходкевич подтянул обоз к храму святой великомученицы Екатерины. Здание Екатерининской церкви на Всполье несколько раз обновлялось. Но место, где раз за разом выстраивали новые здания, оставалось тем же самым. Ныне это 60-й дом по улице Большая Ордынка. А ведь от него всего полчаса быстрым шагом до Георгиевского храма, где с ночи стояли гайдуки!

Здесь, неподалеку от храма святой Екатерины, у ополченцев, как видно, был острожек. В него теперь вошли поляки.

Часть русской пехоты зацепилась за Климентовский острожек — деревянную крепостицу, устроенную ополченцами севернее по той же Ордынке, рядом с храмом святого Климента папы Римского. Фактически одно это укрепление и отделяло гетманские полки от гайдуков.

В борьбе за Климентовский острожек решилась судьба сражения. На нем свет клином сошелся для обеих противоборствующих сторон.

Ходкевич бросил на острожек пехоту из отряда Граевского. Вместе с ней своею охотой пошли казаки из полка Зборовского. С тыла над позицией русских нависала другая опасность — гайдуки с балчугского плацдарма. Усилия отряда, защищавшего крепостицу, оказались тщетными. Бой за ключевой острожек кончился тем, что значительная часть русского гарнизона оказалось перебитой, а те, кто уцелел, разбежались. Полякам досталось несколько легких пушек.[174]

Полдень 24 августа.

Задача Ходкевича фактически решена: он пробился к центру Москвы. От балчугского плацдарма перед наплавным мостом его отделяло пустое, никем не защищаемое пространство. Поляки могли поздравить себя: они победили. Кремлевский гарнизон мог предвкушать: еще до вечера его бойцы насытились бы пищей до отвала. Гайдуки от Георгиевского храма потянулись к захваченному острожку — встречать победителей, провожать телеги с припасами к мосту.

Земское дело рухнуло. Оба ополчения были разгромлены и отступили с большими потерями. Враг отвоевал свое право удерживать Москву. Пожарскому с Трубецким впору было отступать из Великого города и начинать сбор третьего земского ополчения, поскольку удержать столицу им стало просто некем. Катастрофа совершилась.

Но… милостив к нам Бог.

То, что произошло дальше, действительно, иначе как чудом не назовешь. За несколько часов величайшее поражение обернулось величайшей победой.

Польско-литовская армия устала. Она была до предела измотана кавалерийским сражением, прорывом укреплений по рву Деревянного города, боем за Климентовский острожек. И когда ей оставалось довершить дело, польские военачальники начали ошибаться.

Будило сообщает, что после взятия Климентовского острожка Зборовский и Граевский не оставили там охраны. Он даже не выражает удивления по этому поводу. Презрение к противнику делает для него понятным подобное, чудовищно-пренебрежительное, отношение к русской пехоте, недавно разбитой и изгнанной из крепостицы. Но как минимум Зборовский, опытный полководец, столь несуразно действовать не мог. Это не спесивый глуповатый Будило, это серьезный военачальник. И слова Будилы оставляют впечатление недостоверности. Русские источники свидетельствуют об ином: вражеские роты остались в Климентовском острожке, установили на стенах знамена и ввели внутрь часть обоза. Но как много людей отрядили для его охраны? Быть может, незначительное количество. Добившись столь явного преобладания над противником, даже опытный полководец может недооценить его ресурсы к дальнейшему сопротивлению.

Видимо, Граевский и Зборовский не то чтобы оставили острожек на произвол судьбы, они просто недооценили ополченцев и выделили для обороны укрепления незначительный отряд. В любом случае главные силы вернулись в расположение гетманской армии, к Екатерининской церкви.

Ходкевич точно так же недооценил перспективы продолжения борьбы, как и его подчиненные. Он… не торопился.

Колоссальный обоз требовалось провести по улице, обезображенной окопчиками, ямами, пожарищами. Как видно, земское командование (вероятно, тот же Трубецкой) догадалось затруднить продвижение неприятеля, сделав канавы на главных улицах Замоскворечья. И гетман дал отдых утомленным ратникам. Неким «купцам» велено было «равнять рвы» перед обозом, т. е. засыпать канавы. Пехота же и кавалерия поставили походные шатры. Здесь они набирались сил для последнего броска.