Верховный Издеватель - Андрей Владимирович Рощектаев

собственного хвоста.

Г.К. Честертон

– Предупреждаю сразу: по траве лучше не ходить – могут быть змеи, – сказал экскурсовод.

– Змеи на Севере! Ничего себе! Я-то думала, змеи только на Юге водятся! – сказала какая-то "блондинка".

– Нет, почему, у нас ещё как гадюки водятся. Сейчас, в начале лета, выползают на солнышке греться.

Светило яркое утреннее солнце, освещая сказочный пейзаж острова Кижи. Впереди воздвиглась…

– Церковь, как шапка Мономаха! – сказал Ромка.

Счастливый и беззаботный, он летел впереди всех и вдруг остановился, как вкопанный, перед… валявшейся змеёй – раздавленной не то велосипедом, не то мотоциклом.

– Мам! Её прям как из моего сна сюда выбросили! – опомнившись, подбежал он ко мне. – Только та была больше и жирнее и противней… А эту жалко.

Мне почему-то вспомнилось "Чудо Георгия о змие" из нашего Русского музея. Только здесь вместо св. Георгия воздвиглась над всем островом (вытянутым, как змей) 22-купольная Преображенская церковь. Её липово-серебристые купола выстроились в пять ступенек: казалось, спускается с небес рать, торжественно сходя по лесенке.

– И как так вечно получается!? – воскликнул Ромка. – Вроде, красиво… а внизу – змея!

Только я подумала, что Кижи – прямо какой-то образ райского сада (а как же в саду да без змея!), экскурсовод сказал:

– "Кижи" можно перевести с древнего финского как "игрища" или "место игрищ".

Ромка увлечённо толкнул меня локтём:

– Мам, ты слышала! Получается, мы на Игрища приехали!

– Поздравляю, – сказала я.

– Тебя тоже. Только интересно, по какой мифологии игрища?

– По мифологии, которая называется Реальность. Самый сложный вид мифологии!

Полуденная панорама Кижей медленно удалялась за кормой, но долго ещё над озером и плоскими островками царила красноватая понизу и серебристая поверху деревянная горка. Медленно уменьшаясь, превращалась в кедровую шишку.

– Ну и как тебе Кижи? – спросила я Ромку.

– Никогда ничего красивее не видел… ну, кроме Ярославля! – восхитился и, тут же опомнившись, поправился он. – Жаль, нет фресок, а то было б совсем хорошо!

– Нет в мире совершенства! – ответила я. – Фресок по дереву пока не придумали.

– "Фрески по дереву" – это иконы, – сказал Ромка.

Мы опять разговорились о фресках. Тема как-то свернула на Ипатьевский монастырь в Костроме, где фрески тех же самых мастеров, что в Ярославле – Гурия Никитина и Силы Савина. Вообще, они много работали в Москве, Ростове, Суздале, Переславле-Залесском, но всё же самые известные свои росписи оставили в Ярославле и родной Костроме. Когда я показала Ромке на ноутбуке фрагменты костромских фресок и ненароком обмолвилась, что это довольно близко к Ярославлю, он мигом загорелся идеей побывать ещё и там. Тем более, и во сне речь шла о Костроме.

– Как-как, ты говоришь, мам, называется монастырь?

– Ипатьевский.

– Я что-то слышал… (Ромка у нас всегда "что-то слышал"). А откуда такое название?

Залезли в интернет – узнали, что в честь святителя Ипатия Гангрского, жившего в 4 веке. Я сама заинтересовалась: малоизвестный в России святой. Стала читать его житие – быстро наткнулась на сюжет грандиозной борьбы со змеем. (Уж не с тем ли, всё-таки выползшим из моря в Костроме?)

– Ро-ом! – зову, – Вот, тебе явно будет интересно! По твоей части…

"Святой Ипатий умертвил также страшного змея. Это было при Констанции (царств. с 337 по 361 г.): к царскому дворцу неизвестно откуда приполз очень большой змей. Окружив царскую сокровищницу, он положил голову при входе и никому не давал войти туда. Чудовище, свернувшись клубком, покоилось на груде золота и убивало каждого человека, осмелившегося войти в хранилище за деньгами. Такая же горькая участь постигла всех, кто попытался прийти к ним на помощь. Груда мёртвых тел лежала в царской сокровищнице, и никто не мог ничего из неё унести. Кровожадный змей лишал людей жизни не только своим нападением. Сделав казну недосягаемой для рук императора, он погубил немало народа, оставив его без жалованья на пропитание. Дела государства пришли в упадок. Самодержец потерял власть над своим богатством. Царь Констанций пришел в ужас и послал сказать святителю Божию Ипатию, чтобы тот пришел в Царьград, ибо имя святого уже было славно благодаря чудесам, совершаемым им по благодати Христовой. Царь с честью встретил святого, поклонился ему до земли и просил его молитвою прогнать от царской сокровищницы змея, которого не могла изгнать никакая сила человеческая, – так как даже многие духовные лица, вооружившись молитвою, пытались изгнать его, но сами погибли.

Святой же сказал на это царю:

– Царь! Если наша молитва и будет безсильна, то не тщетна будет твоя вера пред Богом.

Затем, пав на землю, Ипатий молился довольно долго. И, поднявшись, сказал царю:

– Среди конского ристалища, где находится статуя твоего отца, вели поставить печь и накалить ее как можно сильнее, в ожидании когда я приду туда.

Тотчас же приготовили и разожгли печь; тогда святой Ипатий, взяв святительский жезл, подошел к царскому дворцу и открыл ворота сокровищницы. Народ и царь, объятые страхом и трепетом, смотрели издалека. Видя, что змей не выползает (а день уже склонялся к вечеру), все думали, что змей умертвил святого, как это случилось ранее с некоторыми иереями. Святитель же Ипатий, подняв очи к небу и призвав на помощь Господа, вложил в пасть змею жезл со словами:

– Во имя Господа моего Иисуса Христа, следуй за мною.

Змей, взявшись зубами за жезл, точно связанный пленник, последовал за святым. И действительно, его связал Божьею силою великий чудотворец. А змей был весьма страшен, длина его равнялась шестидесяти локтям (или примерно 30 метрам). Приблизившись к огненной печи, горящей великим пламенем, святой сказал змею:

– Во Имя Христа, Которого я, недостойный, проповедую, повелеваю тебе войти в средину того огня!

Тогда страшный змей, перегнувшись, бросился стремительно в огненную печь, в которой и сгорел. Все, смотревшие на это с ужасом, прославляли Бога за то, что Он при их жизни явил миру такого светильника и чудотворца, святого Ипатия.

Тогда царь воздал великое благодарение Богу и угоднику Его, святому Ипатию, которого почитал, как отца своего. Он повелел на доске сделать изображение лица его и поставил это изображение в своей царской сокровищнице на прогнание бесов; а святого, наградив дарами и любезно облобызав, отпустил в дом его".

– Интересно, – оценил Ромка, прочитав отрывок, – но только я всегда думал, что в житиях правда… а тут – змей! Тридцатиметровый…

– А это и есть – правда, – сказала я. – Правда, но… апокриф!

– А что такое апокриф?

– Допустим, ты пошёл за хлебом в магазин – и это правда. Первая правда, изначальная! А если кто-нибудь потом будет рассказывать, что в