13-й Император. "Мятеж не может кончиться удачей" - Никита Сомов

* * *

Собравшиеся в караулке охранники гомонили. Наиболее обсуждаемой темой было задержание курского губернатора. Пуская вверх клубы дыма, служивые собрались вокруг заросшего по самые глаза бородой богатырского сложения детины. Тот, польщенный всеобщим вниманием, неторопливо и важно рассказывал.

— Стою я, значится, на посту нумер осемь, в карауле. — Казак не спеша затянулся и выдал: — Служба. Часу не прошло, как заступил — проходит генерал. Хромает, потом обливается. Ну, думаю, гвоздь в сапоге вылез некстати. Тут, глядь, — бородатый сделал паузу, — в другой зал зашел да за шторку прячется. А мне-то в щелку видно. Ну, думаю, дело ясное, но проверить согласно предписанию положено. — Охранники дружно закивали. — Подхожу я, значится, поближе… — крепыш затянулся и выдержал паузу, явно наслаждаясь вниманием притихших сотоварищей.

— Давай, Матвей, не томи! — воскликнул самый нетерпеливый.

— Ну же! — стали подгонять его остальные.

— Подхожу я, значится, поближе, — довольно продолжил рассказчик. — Глядь — а у генерала ентого булатный кинжал в сапогу! Ну, думаю, раз оружие не сдал, да еще и носит тайно, надо вязать. Хоть бы и цельный генерал. Набросился я на него, а тот давай бороться! Здоров, как тот медведь! Смотрю, не заломить мне его, а силушкой меня боженька не обделил. — Он гулко хлопнул себя по богатырской груди. — Я отскочил на шажок да как вдарил его в глаз, того аж повело. А тут и Савелий на шумок подоспел. Вдвоем-то мы его мигом скрутили. Сдали мы, значится, генерала ентого начальнику караула. Как положено. Верно я говорю, Савва?

— Верно говоришь! Было дело, — подтвердил худощавый и жилистый казак, похожий на большую кошку.

— Стоим на посту дальше, — рассказчик снова затянулся ядреным табачком и не спеша выдохнул, подогревая интерес. — Стоим мы, значится, дальше. Глядь, генерал идет, тот самый. Прямо ко мне идет. Ну, думаю, будешь меня задирать, я тебе второй глаз подобью да лейтенанту опять сдам. При исполнении я. Права такие имеются, — прокомментировал свои рассуждения казак под одобрительный гул. — Я уж было приготовился, как бы половчей медведя этого с ног свалить. Савве уже и знак подал, чтоб не лез. А генерал ентот возьми да и достань ассигнацию аж в сто рублей со свово кармана. У меня аж дух перехватило. Деньжищи-то какие! Бери, говорит, молодец, за службу верную, да деньги мне сует. — Матвей изобразил, как именно ему совали деньги. — Не положено, говорю. Тот все равно сует. Бери, говорит. Заслужил. А я ему и говорю: коль деньги свои от меня не уберет, мигом начальнику караула сдам. Положено так у нас. А сам от расстройства чуть не плачу! Деньжищи-то какие! Он похвалил да денюшку убрал. Ну, на этом, думаю, и кончились мои приключенья с генералом. Ан нет. Вызывает меня к себе сам командир. Понравился ты, братец, генералу, говорит, и дает мне, значится, сто рублев от генерала да сто Рублев от императора. Потешил я его, говорит. И от себя за службу верную сверху еще сто рублев положил, — торжественно закончил рассказ охранник.

— Так ты теперь, Матвей, богач!

— А то! — с блаженной улыбкой гладя карман, протянут он. — А все потому, что службу свою знаю. — Он с умным видом поднял вверх палец, сослуживцы согласно закивали.

Когда на 40 дней мы с Лизой впервые вышли из дворца и отправились на службу в Петропавловский собор, меня накрыло еще раз. Первыми в глаза бросились цветы, ветки ели и сосны, украшенные яркими лентами, лежащие у ограды дворца. И свечи, сотни, тысячи свечей, горящих на холодном мартовском ветру.

В момент, когда мы подъезжали к воротам, к ограде неподалеку от ворот подошли мужчина и женщина средних лет, явно семейная пара. Он — с непокрытой головой, в потертом тулупе поверх форменной рабочей одежды Обуховского завода. Она — в сером домотканом платье и платке. В руках у мужчины была свечка, а у его спутницы — маленькая, темная от старости иконка. Подойдя к ограде, мужчина взял иконку у спутницы и осторожно положил ее на землю, запалил свечку и воткнул в снег рядом. Пара начала креститься на икону, в воздух полилась молитва за упокой. Глядя на них, Лиза тихонько заплакала и тоже начала осенять себя крестом. Постучав по перегородке, я сделал знак кучеру остановиться.

Карета притормозила. Выйдя из нее, я сделал знак следовавшей позади охране оставаться на местах и подошел молящимся. Пара, как раз закончив молитву, обернулась в нашу сторону. Заметив меня, они поспешно, глубоко, до самой земли, поклонились.

— Здравствуйте, — поздоровался я. — Простите, я… я хотел… Спасибо! Спасибо вам!.. Кто вы? Могу я узнать ваши имена?

— Т-тимоховы мы, государь, — все еще не поднимая глаза, запинаясь, пересохшим голосом ответил мужчина. — Я Кузьма, Ф-фролов сын, то ж-жена моя, Светлана, — заплетающимся языком представил он себя и супругу, которая с самого начала разговора спряталась за широкую спину мужа и сейчас испуганно оттуда выглядывала.

— Спасибо вам, за свечи, за все… — я замялся, не зная, что еще сказать. — Икону не жалко тут в снегу оставлять? — ляпнул от смущения и тут же чуть не прикусил себе язык с досады за дурацкий вопрос.

— Вам сейчас нужнее, — просто ответил Кузьма, и от него повеяло такой искренностью, что другие слова как-то сразу стали не нужны.

— Спасибо, — поблагодарил я его, чувствуя, как в груди защемило сердце.

— Мы тоже маленьких потеряли, — тихонько добавила его жена, — из пятерых наших только двое выжили.

— Спасибо, — еще раз сказал я.

В голове мелькнула мысль что-то дать в ответ. Деньги предлагать в данной ситуации мне показалось даже кощунственным. Немного подумав, я снял с головы шапку и протянул ее Кузьме:

— Возьмите, сейчас холодно, замерзнете.

Поколебавшись, тот взял ее и еще раз поклонился, видимо собираясь уйти, как вдруг дверь нашей кареты отворилась и из нее вылетела Лиза. Не говоря ни слова, она сняла с плеч оренбургский пуховой платок и накинула его на Светлану. После чего, подойдя, прижалась к моему боку.

Ошеломленные, Кузьма с женой несколько секунд стояли, не зная, что делать. Затем они снова поклонились и, держась за руки, тихонько пошли в сторону канала. Глядя на них, я протянул руку и взял маленькую горячую ладошку Лизы в свою. Жена в ответ сжала пальцы. Так мы стояли, смотря им вслед, пока их фигуры не скрылись из виду.

— Можно мне ее?.. — тихонько попросила Лиза, кивая на иконку.

— Сейчас, — пообещал я и зашагал к ограде. Подойдя к иконке, я бережно выудил ее из наста. С древнего, почерневшего от старости дерева на меня взирал лик святой Анны. Осторожно отряхнув икону от налипшего снежка, я передал ее жене. Поцеловав иконку, Лиза прижала ее к груди и с ней забралась обратно в карету. Я еще немного постоял на морозе, подождав, пока перестанут бушевать эмоции и щипать глаза, а затем сел к жене и крикнул кучеру править к Петропавловской крепости. В голове заново прокручивались события последних недель, вызывая острое чувство вины перед семьей, которую я не смог уберечь.