Серебряный ангел - Джоанна Линдсей

Молодая рабыня терпеливо ждала, застыв на коленях с подшитой горностаем накидкой. Процедура одевания лаллы Рахин всегда была непростым делом. Эта женщина постоянна о чем-то размышляла, вспоминала о том, что не отдала какие-то необходимые распоряжения, какие-то просительницы непрестанно приходили и уходили. Сегодня к тому же был не совсем обычный день: мать дея ко всему прочему думала о предстоящей встрече с новой девушкой, приведенной в гарем вчера ночью. Слухов о новенькой ходило более чем достаточно, но лалла Рахин никаких вопросов пока не задавала. Она предпочитала не делать этого до тех пор, пока не поговорит с ней сама.

В течение сегодняшнего утра в комнате матери дея уже побывали три его фаворитки и две жены. Всех их интересовало одно и то же: почему он купил эту девушку? Не означает ли это, что они сделали что-то не правильно? Не разочаровался ли в них Джамиль?

Подобные вопросы вряд ли кто-то стал бы задавать в других гаремах. Но здесь господином был Джамиль Решид, который в отличие от других знатных мужчин никогда не гнался за приобретением все новых и новых женщин. Все знали, что даже его матери было запрещено покупать для него новых рабынь, независимо от того, как бы прекрасны они ни были, и полагали, что двери его гарема уже навсегда закрыты для новеньких. Так же думала и сама лалла Рахин. Она знала, что Джамиль был доволен ее последней покупкой настолько, что очень быстро сделал приобретенную ею женщину своей фавориткой, но в еще большей степени была уверена, что сыну не понравится, если она купит кого-то еще.

За годы жизни здесь Рахин привыкла не замечать слуг. Ожидали ли они окончания ее одевания в этой или в другой комнате, для нее не имело никакого значения. Она подошла к молитвенному коврику, опустилась на колени и склонила голову — обычная поза мусульманки, обращающейся к Аллаху. Но лалла Рахин не молилась. Ислам она приняла много лет назад, однако был некто, помимо Бога, в ком она нуждалась в мысленном обращении. Она обращалась к нему так часто, что у нее вошло в привычку — склонить колени на молитвенном коврике до того, как раздастся призыв к очередному намазу, и, прежде чем сосредоточиться на молитве, сказать несколько слов ему.

Эти импровизированные медитации не приносили полного успокоения и, наверное, никогда не принесут. Но они были единственным, что хоть как-то облегчало ее мучения от постоянно давившего груза непоправимой ошибки. Единственный человек на земле, который мог отпустить ей ее грех и освободить душу от кошмара прошлого, был далеко, и шансов увидеть его снова не было никаких. К нему она и обращалась в мыслях, плача, умоляя, ища изо дня в день ответа на один и тот же вопрос.

О Боже, Касим, простил ли ты меня? Твой брат не простил и никогда не упускает случая напомнить мне об этом. Его любовь ко мне умерла в тот момент, когда он понял, что это я оторвала тебя от него. С тех пор нет покоя и мне. Ты, должно быть, тоже ненавидишь меня? Но знаешь ли ты, как я переживала, какой нестерпимой оказалась потеря, как я раскаивалась потом? Я была молода и глупа тогда, и казалось таким важным отправить тебя туда. Просто, живя у Мустафы, я еще оставалась слишком связанной со своим прошлым, привязанной к своему отцу. А ведь мне даже неизвестно, жив ли он сейчас. Джамиль не говорит, если и знает. Он никогда не рассказывает мне и о том, получает ли он от тебя письма. Но я уверена, что ты где-то живешь. Будь по-другому, я бы обязательно почувствовала. О, если бы я только могла почувствовать, что прощена тобой! Если бы и Джамиль мог простить! Но я не вправе требовать этого ни от тебя, ни от него, потому что я и сама чувствую, что виновата.

Глядя на эту женщину, никто бы не мог догадаться, что она так сильно страдает. Уже давно научилась она хранить свою боль глубоко внутри, подальше от посторонних глаз. Даже Джамилю она не показывала ее. Но на протяжении всех этих девятнадцати лет, с первого дня ее мучений и до нынешнего момента, единственное, чем она жила, были ее сыновья. Их отца она никогда не любила, хотя сам Мустафа буквально боготворил ее. Рахин его не более чем терпела. Только из-за мальчиков имело смысл жить. И пусть один из них навсегда потерян, есть еще Джамиль. Он рядом, и мать сделает для него все, чтобы он был счастлив, чтобы хоть немного загладить свою вину за боль, которую она ему тогда причинила.

Последние рассуждения напомнили Рахин о новой рабыне Джамиля, с которой она намеревалась встретиться, прежде чем обсудить все с Хаджи. Вокруг все говорили об удивительной красоте девушки, но это объясняло лишь то, почему именно ее выбрал дей. Зачем он приказал Хаджи обшарить рынки города в поисках красивых невольниц, оставалось загадкой.

Хорошо бы узнать, что думает Шила, с которой Джамиль провел последнюю ночь. Шила нравилась Рахин. Эта женщина обладала именно теми качествами, которые мать хотела бы видеть у всех жен сына: добротой, любящим сердцем, пониманием. Другой такой не было во всем гареме. Неудивительно, что сердце дея было отдано именно ей. С тех пор как стало очевидно, что Шилу он полюбил по-настоящему, были прекращены и покупки новых женщин. Что же заставило его сейчас изменить уже привычное положение? Является ли это следствием раздражительности, вызванной его вынужденным самозаключением в стенах дворца, или причина в чем-то другом?

Возможно, Хаджи знает, но Рахин в это не очень верила. Джамилю всегда была свойственна скрытность во всем, что касается его чувств. Единственный человек, посвященный во все дела дея, это Омар Хассан, но великий визирь никогда не раскроет чего-либо, если того не захочет Джамиль. Рахин с опаской подозревала, что единственным объяснением произошедшего является охлаждение сына к преданной ему Шиле. Отсюда вытекало то, что прежде чем идти к новой рабыне, стоило поговорить с первой женой.

На этот раз Шантель проглотила пищу, которую принесли, с волчьим аппетитом. Она была голодна, так как ночью чувствовала себя разбитой и едва притронулась к еде, а к утру поднос с ней загадочным образом исчез. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Если на дверях нет запоров, то и дверей в привычном понимании нет. Девушке это весьма не нравилось. Что хорошего, если незнакомые люди могут зайти в комнату, когда она спит? А кроме того, она помнила предупреждение Хакима о том, что женщины здесь могут быть далеко не безобидными. Ревность и жесткое соперничество, неизбежно присутствующие в гаремах, толкают их обитательниц на страшные поступки. Увечья и даже, убийства не такая редкость в этих скрытых от посторонних глаз двориках и садах.

Шантель прекрасно понимала, что если она испытывает отвращение к Джамилю, то вовсе не значит, что многие женщины здесь не могут испытывать к нему противоположные чувства. Весьма вероятно, что каждая из ее соседок борется с другими за его внимание. Она является исключением. Но поверят ли они, если она скажет, что ей абсолютно ничего не надо от господина, или все равно будут смотреть на нее как на потенциальную соперницу. Боже, сделай так, чтобы поверили! Ей пришлось так много пережить неприятностей от мужчин, чтобы заиметь врагов еще и среди представительниц собственного пола!

— Шахар, как можешь ты быть столь непочтительной в присутствии лаллы Рахин?