Наследница ведьм - Энн Райс

Да, выглядел он именно так. Но кто же это, черт побери? Неиначе, как кто-то из соседей. Пришел попросить предохранитель на двадцать пятьампер или карманный фонарик. Да еще вырядился в твидовый пиджак от Хар-риса.

Незнакомец неподвижно стоял в комнате и смотрел на огонь.Потом медленно повернулся и устремил на Гиффорд взгляд, в котором не было никапли удивления. Как будто он все время наблюдал за ней и в темноте ночи,наполненной порывами ветра, слышал ее шаги. Как будто знал, что она уже почтирядом и вопрошающе взирает на него, опершись рукой о стальную дверную решетку.

Какое у него было лицо! Гиффорд сразу поразила удивительнояркая, подкупающая красота, затмевавшая собой и необычно длинную шевелюру, идорогую одежду. Выражение его лица являло собой безмятежность. Но еще больше еепоразило другое. Запах. От него исходил особый запах – можно сказать, благоухание.

Оно не было ни сладким, ни цветочным, ни конфетным, нипряным. И тем не менее казалось чрезвычайно приятным. Запах принадлежал к тем,которые хотелось вдыхать все больше и больше. Гиффорд уже было знакомо этоощущение – кажется, оно посещало ее совсем недавно. Да, она прекрасно помниласвое страстное желание насладиться чарующим ароматом. Но было в нем все-такичто-то весьма странное. Она отчего-то вдруг вспомнила об ордене СвятогоМихаила. Надо бы проверить, лежит ли он до сих пор в ее сумочке. Господи, какаяерунда лезет в голову! О чем она думает, когда в ее комнате стоит незнакомец!

Гиффорд понимала, что ей следует проявлять осторожность.Надо немедленно выяснить, кто он такой и что ему нужно. Причем это необходимосделать, не входя в дом. У нее в жизни бывали случаи, когда она оказывалась вдовольно неловком положении, но, надо сказать, она умела выходить из сложныхситуаций, не испытывая при том и половинной доли смущения и страха, которыеовладели ею теперь. Правда, следует признать, что сталкиваться лицом к лицу снастоящей опасностью ей еще ни разу не доводилось.

Да, должно быть, это кто-то из соседей. Очевидно, у негозаглох мотор в машине и он, увидев свет в доме или струящийся из трубы истелющийся по спящему берегу дым, решил зайти на огонек.

Впрочем, внезапно возникшие обстоятельства не настолько еевзволновали, насколько заинтриговали. Ее подмывало поскорее узнать, что же застранный тип находится в ее доме и, стоя возле камина, откровенно разглядываетвернувшуюся хозяйку. В облике мужчины и в его манере держаться не было ничегоугрожающего. Напротив, казалось, он проявлял по отношению к ней не меньшеелюбопытство и такой же острый интерес.

Он наблюдал за тем, как Гиффорд вошла в комнату. Поначалуона хотела закрыть за собой стеклянную дверь, но потом передумала.

– Итак, чем могу быть полезна? – вместоприветствия осведомилась она.

Шум залива вновь отошел на второй план, словно в мгновениеока обратился в шепот, который был едва слышен. Она стояла спиной ко всемувнешнему миру, и в этом мире царила тишина.

Неожиданно запах усилился. Казалось, что он заполонил всюкомнату, смешавшись с благоуханием горящих в камине дубовых поленьев,обуглившихся кирпичей и свежим морским воздухом.

– Подойди ко мне, Гиффорд, – произнес незнакомец сошеломляющим спокойствием и простотой. – Приди ко мне. В мои объятия.

– Кажется, я вас не вполне расслышала… – ответилаона с натужной, неестественной улыбкой, которая возникла на ее лице, прежде чемона успела опомниться.

Гиффорд медленно направилась к камину. Запах был такимизысканным, таким обворожительным, что хотелось вдыхать его все больше ибольше.

– Кто вы? – стараясь говорить как можно вежливее,осведомилась она Чтобы не выдать своего смущения, она тщилась сохранить внешнююнепринужденность, как: будто ничего особенного не произошло. – Мы с вамизнакомы?

– Да, Гиффорд. Ты знаешь меня. Ты хорошо знаешь, кто ятакой, – произнес он нараспев, как будто читал стихи, хотя говорил далеконе стихами. Создавалось впечатление, что он придавал особое значение каждомуизреченному им слогу. – Ты видела меня, когда была совсем маленькойдевочкой, – последнее слово он произнес с наибольшим изяществом. –Знаю, что видела. Но не помню в подробностях, как и когда именно это произошло.Надеюсь, ты сможешь освежить мою память. Гиффорд, перенесись мыслями в прошлое.И попытайся вспомнить пыльную террасу и заросший сорняком сад.

Вид у незнакомца был грустный и задумчивый.

– Я впервые вас вижу, – ответила она с некоторымсомнением в голосе.

Он подошел к ней ближе. Лицо его было вылеплено судивительным изяществом. А кожа… О, она была поистине безупречна! Пожалуй, онвыглядел лучше, чем Иисус на открытках. И еще естественнее, чем знаменитыйавтопортрет Дюрера.

– «Сальватор Мунди», – продолжая свои размышлениявслух, прошептала она. Кажется, так называлась эта картина.

– Несколько последних столетий прошли для менябездарно, – продолжал он. – Можно сказать, я их утратил в борьбе зато, чтобы увидеть нечто обыкновенное и вполне осязаемое. Но сейчас я пробудил всебе память прошлого и старые истины. Я обратился к тем временам, когда меня неинтересовали трепетные и хрупкие красавицы из рода Мэйфейр. Подобно тому какэто делают люди, мне пришлось воспользоваться собственноручно сделаннымизаписями. Но я их делал второпях, потому что в то время пелена все большесгущалась надо мной. Плоть сжимала меня все сильней и сильней, лишая легкости иподвижности, которые свойственны призраку и которые могли принести мне болеелегкую и быструю победу. Гиффорд. Это имя я записал собственноручно. ГиффордМэйфейр – внучка Джулиена. Гиффорд пришла на Первую улицу. Гиффорд одна из тех,кто видел Лэшера. Разве я не прав?

Когда Гиффорд услышала это имя, ее охватило оцепенение. Всепрочее, что говорил незнакомец, воспринималось ею как мелодичная песня, смыслкоторой почти не доходил до ее сознания.

– Да, я воздал должное каждому плаксивому младенцу. Нотолько затем, чтобы вернуть им более достойную судьбу. А тебе – драгоценную итрагическую любовь.

Когда он говорил, его сходство с Христом и с картинамиДюрера все больше и больше усиливалось. По-видимому, он делал это специально,то выделяя легкими кивками какое-то слово, то соединяя на миг пальцы в щепотку,то вздымая ладонь к небу. Ни дать ни взять Христос, беседующий с апостолами иуже доподлинно знающий, что ему предстоит быть распятым на кресте.

Было вполне очевидно, что его голова совершенно пуста,начисто лишена всякой способности рационально мыслить. Лэшер. Ее тело вдругнапомнило, до какой степени она страшится этого человека. Она подняла руки,переплетя их в привычном для нее жесте, и краем глаза заметила, что ее пальцытрепещут, словно легкие крылышки с неясными очертаниями.